Под флагом ''Катрионы''
Шрифт:
– Мой крейсер потревожил вас, сэр? – спросил Шнейдер, садясь в кресло на террасе. – Что поделаешь… Не постреляй немножко – всем было бы плохо. Послезавтра экипаж крейсера празднует день какого-то морского святого – милости прошу на борт!
– Спасибо, – нерешительно произнес Стивенсон.
– Придете?
– Приду, герр Шнейдер.
– Даете слово?
Ловушка! Шнейдер, видимо, что-то знает. Послезавтра быть на борту крейсера невозможно: послезавтра из порта на Маршальские острова уходит «Зенит», отдельная каюта уже заказана. Шнейдер шпионит; в глазах его сверкают фиолетовые искорки. Фиолетовый цвет – это синий в истерике. Хорошо
– Видите ли… – поглаживая пальцами усы, начал Стивенсон. – Завтра я провожаю моего друга; он направляется в Сидней, оттуда в Англию. Послезавтра… а подумаю, герр Шнейдер.
– Даете слово?
– Даю слово, что подумаю, – ответил Стивенсон. – Между нами – думаю я всегда. Даже и сейчас.
А почему бы и не сказать, что послезавтра на Маршальские острова уходит «Зенит», что на его борту… и так далее… Поездку не скроешь, – все узнают, что Стивенсон в сопровождении двух слуг отправился на выручку Матаафы. Нет, не надо ничего сообщать заранее, тем более такому человеку, как Шнейдер. Бог его знает, что он задумал, зачем так настойчиво приглашает на празднование какого-то морского святого…
Шнейдер закурил сигару, посмотрел по сторонам. Фенни беседует в холле с женой Моорза, Ллойд расхаживает из угла в угол под руку с Бакстером. В саду галдят и пляшут коричневые канальи – так называет Шнейдер подлинных хозяев острова.
– Как друг, должен поставить вас в известность, – доверительно шамкает Шнейдер, не вынимая изо рта сигары, – наши газеты мельком, глухо дают понять, что…
– Ваши газеты? – насмешливо перебивает Стивенсон и тотчас винит себя за неумение сдержаться в разговоре с человеком злым, опасным. – Я понимаю – вы имеете в виду газеты вашего государства?
– Совершенно верно, сэр, – прошамкал Шнейдер. Сигара в его зубах напоминает ствол орудия, направленного на Стивенсона. – Газеты дают понять, что проживающий на некоем непокорном острове известный писатель вмешательством в дипломатические отношения трех государств вызывает гнев и раздражение одной весьма могущественной державы. Ее посол принял посла другой державы, менее могущественной, и имел длительную беседу по поводу… Короче говоря, имя туземного вождя упоминается в этой беседе дважды, сэр. Поэтому дружески рекомендую, памятуя о законе, вам уже известном… – Шнейдер поднялся о кресла и похлопал Стивенсона по спине, – подумать о себе, семье и своей карьере, – закончил он и, поклонившись и поблагодарив за теплый прием, удалился, слегка покачиваясь и держась за стволы деревьев.
Какая наглость! Бестактность, грубость, невоспитанность, вероломство! Стивенсона трясло как в лихорадке. Он не умел быть дипломатом, он никогда не думал и не заботился о своей карьере. И почему-то именно в эти минуты он вспомнил о Роб Рое, Катрионе, своем отце и деде, о книгах своих, написанных под диктовку благороднейших побуждений человеческой совести…
Вайлима погрузилась в сон. Бакстер в кабинете своего друга возился с компрессами, микстурами, термометром. Дверь наглухо закрыта, на окнах спущены непроницаемые шторы. На губах Стивенсона алеют капельки крови.
– Никому ни слова, Чарльз, – хрипло шепчет он. – Ничего особенного, в моем возрасте ничто не опасно.
– Вам, Луи, только сорок три года, – говорит Бакстер и смотрит на термометр. – Вам…
– Я родился на какой-то другой планете, Чарльз, – печальным тоном продолжает Стивенсон. – Тысячу
– Луи, дайте слово, что вы никуда не уедете! Вы в таком состоянии, что…
– Даю слово, что я уеду! Мы потерпели кораблекрушение… Где-то есть, непременно есть остров сокровищ… Меня ведет Катриона…
Глава пятая
Напрасный подвиг
На остров Джалут Стивенсон прибыл один, без слуг. Когда «Зенит» давал последний гудок в порту Уполо, Стивенсон сказал Сосиме и Семели: «Можете идти домой, друзья мои; каюта на одного, а у вас нет билетов». Слуги попросили дать им записку, которую они покажут жене Тузиталы, – без записки никак нельзя. Стивенсон написал на листке из записной книжки: «Сосима и Семели понадобятся дома, как слуги и охранители Фенни. Мне это пришло в голову в последний момент – за пять минут до отплытия. Буду сообщать о себе. Луи».
На нем был легкий плащ, на голове шляпа, в руках трость и саквояж с бельем и деньгами. Из порта в Джалуте он сразу же направился к английскому консулу; тот выслушал его и посоветовал обратиться в американское консульство. Начальник канцелярии – мистер Хэккей – оказался поклонником Стивенсона и на свой страх и риск выхлопотал ему получасовое свидание с Матаафой и ранеными повстанцами, лежащими в госпитале.
– Надеюсь, сэр, вы не поднимете у нас восстания, – пошутил мистер Хэккей. – Наши газеты, сэр, в своих сообщениях о восстании пишут, что вы явились зачинщиком и поощрителем туземцев. Простите, сэр, но к чести наших газет следует сказать, что сообщения эти перепечатаны из газет немецких. Одна небольшая статья подписана каким-то Шнейдером.
– Совершенно верно – Шнейдер именно какой-то, – кивнул головой Стивенсон. – А что в английских газетах?
– Англичане набрали в рот воды, сэр, – ответил начальник канцелярии. – Они заговорят после обнародования амнистии, не раньше. Бритты, сэр, – улыбнулся он, – предусмотрительны, хитры и…
– Осторожны, – договорил Стивенсон. – Амнистия, по-вашему, будет? Это не слухи?
– Это слухи, сэр, но из тех, которые оправдываются. Счастлив познакомиться с вами, сэр. За бриттов простите, – вырвалось…
– Я шотландец, – сказал Стивенсон. – Тюрьма далеко отсюда? Так… Могу я принести в тюрьму мясо, рыбу, фрукты?
– Заключенных кормят, сэр, но… дайте немного смотрителю тюрьмы, и он разрешит всё что угодно.
– Смотритель пьяница?
– Как все, на кого возложена ответственность, сэр. Дайте ему пять долларов, не больше. Не развращайте наших людей, сэр.
Сперва Стивенсон посетил раненых в госпитале – одноэтажном каменном доме в европейской части острова. Входные двери госпиталя были на ключе, ключ хранился у начальника охраны – сержанта американской армии. Стивенсон подумал: «Ему надо давать?» – и сунул в руку сержанта доллар. Произошел фокус: моментально в другой руке появился ключ, которым и была отперта дверь. Раненые, они же и подследственные, лежали на полу, укрытые лохмотьями. Воздух в помещении был настолько тяжел и испорчен, что Стивенсон в первые минуты едва не потерял сознания. Еще один доллар распахнул окна, забранные решетками, а обещание «не забыть и всегда помнить» немедленно привело каких-то людей с мисками, в которых дымилась похлебка. Раненые подняли головы, привстали, увидели Стивенсона.