Под гипнозом
Шрифт:
Приглашаю её, указав рукой на стул перед моим столом:
– Присаживайтесь.
– Благодарю вас, - ответила она, подходя к нему.
Пройдя вперед, и протягивая документы Оливии, Берилл одарила меня чопорным взглядом.
– Я буду у себя, если вам что-нибудь понадобится, - лукаво предложила она.
– Спасибо, Берилл, - сказал я сухо, но она лишь подмигнула и тихо закрыла дверь.
Я вновь переключил свое внимание к Оливии. Она только дошла до кресла и устроилась в нём. На несколько секунд, я замер, и просто смотрел на неё, околдованный,
Она реально напоминала мне тех насекомых, у которых нет голоса и общающихся посредством вибрации своих тел. Её тело общалось с моим. Вид недотроги, созданный амнезией, был ложным. За фасадом пряталось исключительно сексуальное существо. Разгадка была в поразительно красной помаде. Я отвел взгляд в сторону и, бросив документы на стол, опустился в кресло. Повернулся к ней. Она смотрела на меня как кошка, достойно, независимо и не моргая.
Вблизи, преломляя свет от окна, её глаза были непроницаемы, словно два пятна жидкой ртути. Я не понимал этого тогда, но был уже обречен, как краснокожие индейцы при осаде Форт Пит. Они были обмануты, приняв зараженные оспой одеяла и простыни от своих белых врагов.
– Леди Оливия.
– Зовите меня Оливия. Леди Оливия - это слишком, - она очаровательно сморщила нос.
– Это заставляет меня чувствовать себя жутко пафосно.
Я ей улыбнулся.
– Нервничаете, Оливия?
– Очень, - она улыбнулась мне в ответ. Отличная улыбка.
– Очень.
– Не надо. Это не больно.
– Ах! Хорошо.
– Ну, тогда давайте посмотрим, что тут у нас, - бегло взглянул на её анкету.
Возраст: 25
Лекарства по рецепту: нет.
Употребление наркотических веществ: нет. Может просто скрывала.
Светочувствительная эпилепсия: нет.
Каких-либо нервных расстройств нет.
Не курит.
Употребление алкоголя: 2-5 бокалов вина в неделю.
Аллергии нет.
Фобий нет.
Короче, образцовая гражданка.
– Похоже, всё хорошо, - сказал я, глядя на неё. Она снова смотрела на меня как кошка - разгадайте меня.
– Это чудесно. Так вы сможете ввести меня в состояние гипноза?
– Я попробую. Как уже я ранее говорил вашей мачехе, не все поддаются гипнозу.
– Ох!
– лишь один этот маленький звук, был целым миром разочарования.
Я откинулся назад в кресле, глядя на неё дружелюбным взглядом.
– Скажите мне Оливия, чего вы ожидаете от нашего сеанса.
Её руки дрогнули.
– Мне хочется вспомнить свое прошлое или, по крайней мере, хотя бы некоторые обрывки.
Я кивнул.
– Вы хоть что-нибудь помните, из своего прошлого?
– Почти ничего.
– Я поймал её взгляд, он был рассеян, кожа бледной и говорила она с трудом.
– Что вы помните?
– Мое самое первое воспоминание - моя бабушка. Она курила сигареты с ментолом в гобеленовой комнате. Открыв серебряный портсигар, сунула мне между губ одну сигарету и я притворилась, что курю. Помню ощущения от того, как мятный воздух вышел из фильтра, и ее это забавляло. Помню ее взгляд на меня, сверху вниз. Знаю - она любила меня, также любила её и я.
– Как вы думаете, сколько лет вам тогда было?
Она пожала плечами.
– Не знаю, может быть семь.
Но после этих слов, её губы остались приоткрытыми и влажными. Между ними, поблескивали идеальные белые зубы. И вдруг, у меня возникло совершенно безумное желание увидеть её голой и сосущей мой член. Я откашлялся.
– Как скоро после аварии ваша память стала поверхностной?
– Это случилось в больнице, сразу после наркоза. После этого, чётких воспоминаний уже не было. Только мутные впечатления, обрывки.
Ощущение, что я знала этого человека или место, и несвязанные дезориентирующие вспышки образов.
– Дезориентирующие?
– переспросил я.
– Да. Выбрав одну вспышку, пытаюсь вспомнить больше, но в итоге, остаюсь только лишь с сильнейшей головной болью. Мой врач полагает, что это нечто посттравматическое. А иногда, я дохожу до точки, когда мой разум становится, словно чистый лист бумаги или будто вижу пустую кирпичную стену.
Снова киваю. – Понимаю. А что насчет снов? Вы видите его во сне?
Она нахмурилась. – Не совсем. Но, я вижу, повторяющийся сон. В нём, я иду вниз по темному коридору. Думаю, что это восточное крыло зала Мальборо, нашего семейного дома, но не уверена. Мне кажется, что во сне я много моложе, потому что мои босые ноги очень малы, а ногти на пальцах покрыты розовым лаком, но они грязные и накрашены кое-как.
Неосознанно она обняла себя. – Подойдя к двери, я неожиданно начинаю испытывать чувство обреченности. Хочу развернуться и уйти, но не могу. Всё моё тело пронизывает страх – я дрожу. Боюсь, что меня стошнит, но поворачиваю ручку и открываю дверь.
Она поднимает дрожащую руку и потирает затылок, будто приглаживает вставшие дыбом волоски на задней части шеи.
– Я оказываюсь в неокрашенной, с голым полом, пустой комнате. В ней ничего нет, кроме кресла-качалки, которое раскачивается само по себе. Так если бы ее кто-то только что качнул. Я чувствую немой ужас, витающий в воздухе, что-то очень плохое случилось в этой комнате. В этот момент, я просыпаюсь в холодном поту, испуганная, растерянная, и создается ощущение, что я в страшной опасности.
Я удивленно уставился на неё. Все было вовсе не так, как казалось мне сначала.
– Посещаете ли вы психиатра?
– Да. Я вижусь с доктором Гринхолф раз в неделю.
– Ясно. И последний вопрос. Как вы себя почувствовали, когда впервые увидели свою семью?
Она смущенно заерзала в кресле. – Не знаю. Я едва могла поверить, когда они сказали, что были моей семьей.
– Почему?
– Это покажется странным.
– В каком смысле?
Непонятное выражение промелькнуло на ее лице. Она сцепила руки на коленях.