Под крылом земля
Шрифт:
— Какая точность!
— Ничего не скажу, точнехонько, — ответил Кобадзе и подмигнул мне.
Я посмотрел через его плечо в плановую таблицу. Упражнение выполнял Сливко.
А «а четвертом развороте уже другая машина. Секунда — и самолет, словно натолкнувшись на преграду, нырнул. Вот он, будто по невидимой крутой горе, заскользил вниз, повторяя действия ведущего.
— Не взял поправки на ветер, — сказал капитан. Снова два взрыва потрясли воздух. Я увидел: бомбы упали с перелетом и правее.
Кобадзе
— У Сливко вечно так. Одни летчики летают как боги, а другие обычного маневра построить не могут, — и хитро стрельнул глазами. — Присутствующие пока «е в счет.
— У Солдатова был перерыв в полетах, — заступился я за летчика. — Ведь он из отпуска.
— Не о нем речь. Зачем без подготовки выпускать в самостоятельный полет?
— Подготовка была.
— Знаю. Летали. А как с разбором?
На последнем разборе полетов Сливко сказал:
— Некоторые командиры стараются дюже шибко опекать нашего брата. — Мы поняли, что Сливко имел в виду Истомина. — А в бою, при выполнении заданий чаще всего приходится рассчитывать только на себя. Правильно я говорю? — спросил он и сам ответил: — Правильно! Я за индивидуальный подход к людям.
И опять все поняли, в чей огород камешек. Истомин ратовал за одинаковую подготовку летчиков.
Сбросив бомбы, летчики начали стрельбы. Ведущий прижал машину так близко к земле, что, казалось, вот-вот сбреет кустики. Дал короткую очередь из пушек и пулеметов и пошел вверх. За ним то же самое сделали другой, третий. Слышался сухой четкий треск, будто над ухом рвали клеенку.
Отработав на полигоне, группа улетала домой, на ее место появлялась другая Земля, не переставая, гудела от взрывов. Я отмечал попадания на схеме целей.
— Так, дорогой, работают старички! — восторженно кричал Кобадзе, — когда летчик сразу накрывал цель. — Блеск! Учись!
Я знал о сокрушительной силе штурмовиков, мог сказать, какова пробивная способность снаряда крыльевых пушек и сколько выстрелов в минуту делают пулеметы, но то, что я увидел на полигоне, было куда сильнее моих представлений.
Когда бронированные самолеты с ревом проносились над лесом и обрушивались на цели, я невольно вбирал голову в плечи, напрягался до боли в мышцах, затаивал дыхание.
«Вот почему немцы называли нашу штурмовую авиацию «черной смертью», — думал я.
Иногда капитан сердито кричал:
— Ах, черт! Где у него гибкость? Стремительности абсолютно никакой. Надо внезапно появляться над целью, а он словно в гости к теще пожаловал, — и подносил ко рту микрофон: — Маневренности нет. Плохо. Считай, что сбит!
Капитан корректировал работу каждого летчика.
К вечеру погода изменилась — поднялся ветер. Тяжело заскрипели стропила вышки, зашумел лес, запели туго натянутые расчалки нашего «Поликарпова».
— Ну-ка,
Взлетев, я направил самолет против потоков воздуха. Самолет стоял на месте, хуже того, он «переключался на заднюю скорость».
Я до отказа посылаю вперед сектор газа, но самолет вновь повисает, словно воздушный змей.
Неужели засядем? Ведь сегодня свидание с Людмилой.
— Ветерок есть, но лететь, пожалуй, можно, — докладываю я капитану и чувствую — лицо мое заливает краска.
Вскоре работа на полигоне возобновилась.
Теперь действовали снайперы. Они появлялись над целью неожиданно, словно возникали из воздуха, время их действия исчислялось секундами. Первому снайперу Кобадзе приказал ударить в сосну, которая мешала наблюдать за малоразмерными целями. И вот она взлетела кверху, словно выдернутая огромной рукой, и, перевернувшись в воздухе, воткнулась в болото, выбив сноп желтой воды.
Кобадзе сказал мне, что снайперы сами прокладывали маршрут, сами выбирали цели. Я завидовал этим счастливцам и все допытывался у капитана, как попасть в группу снайперов. Они занимались по специальной программе под руководством Кобадзе.
Капитан приглаживал ногтем короткие усики, щурился.
— А если это недолгое увлечение, что тогда? Я энергично замотал головой.
— Ну хорошо, — Кобадзе положил руку мне «а плечо. — Захочешь быть снайпером — будешь.
Когда на полигоне закончила работу последняя группа, мы сели на свой По-2 и, взлетев, взяли нужный курс. Ветер свистел в расчалках, самолет вздрагивал, проваливался, взлетал кверху, словно пушинка.
Кобадзе, повернув наполовину закрытое очками лицо, крикнул мне:
— Меняем маршрут! Полетим сначала по ветру, а потом вдоль реки. Берег укроет.
— Не хватит бензина, — испугался я.
Мне явственно представилось, как Люся с напускным равнодушием прогуливается у театра, украдкой поглядывая на часы, и, не дождавшись меня, уходит.
— Боишься опоздать? — спросил вдруг Кобадзе. — Тогда крепче привязывайся к сиденью. Мне тоже нужно торопиться.
Это был сложный полет. Самолет бросало из стороны в сторону, прижимало к самой воде. Рыболовы на реке падали со страху на дно лодки, а потом грозили нам в спину кулаками. Кобадзе разбил губу. Но он крепко держал ручку управления и окончательно покорил меня своим летным мастерством.
Мы успели. Правда, у меня уже не осталось времени забежать домой и переодеться.
Она была в изящном плаще бирюзового цвета, в голубых туфлях. В руках — голубенький чемоданчик с овальными углами. Узкий темный ремешок перехватывал тонкую талию, придавая Люсиной фигурке спортивный вид.