Под крышами Парижа
Шрифт:
Позднее, когда я стряхнул Карла, а Рауль отправился на похороны кого-то из своей многочисленной родни, я встречаюсь с Сэмом. Он очень весел, только и говорит об Александре.
Что за женщина! Ах какая женщина, мать маленькой девочки! Знаю ли я. Он остался у нее в доме на всю ночь, к себе вернулся только в девять утра! Конечно, Энн пришлось что-то говорить…. и он сказал ей, что был со мною. Если она спросит, не мог бы я сочинить ей что-нибудь, за картами-де засиделись….
Я не могу сказать ему: говорить такое Энн будет ошибкой, да и она не в состоянии сообщить ему, что ей известно, какую тюльку ей на уши вешают. А кроме того, он так возбужден насчет Александры, что, вероятно, все равно не услышит, что б я ему ни сказал.
– Ебаться
Мы останавливаемся – это Сэм будит бродягу, спящего в проеме парадного, и дает ему пять франков. Отмахивается от женщины – та, ноя, подходит к нему, вся закутанная в платок, протянув костлявую руку.
– Нам лучше подняться, сказала она, – продолжает Сэм, – и мы поднялись к ней в спальню… вот просто так! Ну не чертовщина ли, а… отправиться туда посмотреть, что она собой представляет, из-за всей этой волынки с ее дочерью, а в конце оказаться с нею в постели? Сперва дочь, за нею мать… о господи! И я вот что еще вам скажу… помните, я о девочке рассказывал? Что она сосала мне елду? Так вот, мать ее – тоже… что вы на это скажете? Да, сэр, она впервые меня видит, а я без малейших хлопот могу это с ней устроить! Ей-богу, Алф, даже не знаю, хочется мне возвращаться в Штаты или нет… если в Париже такая пизда. Единственное, теперь я про дочку не знаю… Не уверен, что мне уж очень хочется, чтобы Клубочек с нею водилась….
Сэм об этом беспокоится еще несколько минут, но возвращается к Александре и к тому, что она за чудесная пизда. Она читала ему стихи, говорит он, между заходами, и он хочет, чтоб я угадал, сколько раз он ей ввинчивал.
– Четыре! – с торжеством объявляет он. – О, вас-то небось таким не удивишь, но постойте… доживете до моих лет – и сами увидите. Особенно если женаты, если женщина у вас каждую ночь одна и та же. Если женаты на ней пятнадцать, двадцать лет, вы не станете ебать ее четыре раза за ночь… Русскую любовную лирику… и китайскую тоже…. вы знали, что она говорит по-китайски? Так вот, говорит… по крайней мере, мне сказала, что это китайский…. Ну почему, к черту, я не приехал в Париж в двадцать лет? Что со мной в ту пору не так было? Но может, и хорошо, что не приехал…. тогда бы я всего не оценил… как вы этого пока не цените. Вам сколько, лет сорок? Послушайте, вот вам мой совет – возвращайтесь в Америку, сколотите себе там миллион долларов, затем приезжайте в Париж и живите весь остаток жизни… Но не женитесь… чем бы ни занимались, ни за что не женитесь, потому что всегда сможете найти себе множество славных пёзд, вроде этой Александры, чтобы читали стихи и отсасывали, если у вас есть миллион долларов….
Совет хорош, но Сэму не приходит в голову также сообщить мне, как именно сколотить миллион. У него на уме кое-что помасштабнее.
– Никогда не забуду, как она выглядела, когда все с себя сняла и легла на кровать, показывая мне пизду и ожидая, чтобы я что-нибудь с этим сделал. Да и не стеснялась об этом впрямую попросить… только говорила она это по-русски. Что за дьявольский язык для бесед о ебле! Я бы предпочел, чтоб она говорила по-французски… хотя бы как-то понимал, к чему она клонит. Но когда она взглянула на мой хуй, раздвинула ноги и посмотрела на меня меж поднятых колен, она могла бы говорить на любом языке, и все звучало бы одинаково…
– Предположим, – говорит Сэм позже, когда мы с ним уже в баре, – я мог бы ожидать, что она окажется такой. В конечном итоге, если девочка так доступна, у матери ее тоже могут быть не штанишки, а огонь… это в крови. Но послушайте, Алф, отныне я намерен часто видеться с Александрой… поэтому всякий раз, когда я вам стану звонить и говорить что-то про вечер за картами, знайте, что всю ночь меня не будет, и я хочу, чтоб
– Слушайте, Сэм, я что-то не очень уверен….
– Ох, чепуха. Все в порядке, говорю вам. Вам только надо помнить, что мы с вами иногда ходим играть в покер. Ей-богу, Алф, я приехал в Париж немного развеяться…. вы же меня не подведете, правда?
– Нет, я не хочу вас подводить, Сэм, но все равно мне кажется…..
– Ну, ч-черт, если вы так, ладно… Наверное, смогу уговорить Карла….
– Постойте-постойте, Сэм, не поймите меня неправильно…… Я ж не сказал, что не стану этого делать… Я просто….
– Тогда давайте выпьем еще по одной и обо всем забудем. Эй, Алф, послушайте мой выговор, я правильно это произношу… Гарсон! Ля мем-шоз! Ну как? Уже лучше?
Отлично у Сэма это выходит… он уже научился звонить ложечкой… выкрикивать заказ через всю террасу, чтоб его услышали и при этом не казалось, будто он созывает свиней… даже выговор у него правильный, по крайней мере для заказа выпивки. Теперь ему интересно знать все формы глагола «футрэ»….. [177]
177
Foutre (фр.) – делать, творить, заниматься любовью (уст.).
Энн сняла несколько комнат поблизости и однажды утром подымает меня с постели, чтобы я пришел посмотреть. Не знаю, почему консьержа нельзя выдрессировать так, чтобы никого не впускал до полудня, но подняться по трем лестничным пролетам ко мне в любое время дня и ночи дозволяется самому поразительному набору людей. В общем, мне дают на несколько минут забежать позавтракать, за что я благодарен.
Энн себе нашла настоящее гнездышко, истинный тайник, приткнувшийся к свесам крыши ветхого строения в нескольких кварталах от меня. И очень дешево, очень, очень дешево, снова и снова повторяет мне она, показывая мне это место, объясняет, как тут все устроено. Ей сказали, что когда-то здесь жил Верлен, говорит она, здесь он написал некоторые свои прекраснейшие сонеты. Верю ли я в это? Я ей говорю, что, наверное, да…. в конце концов, бедному сукину сыну нужно же было где-то жить, а только нищий поэт да американская ослиха с миллионом долларов могут позволить себе обстановку такой дыры.
Она решила арендовать эту квартирку, поверяется мне Энн, наутро после того, как вернулась от меня. Где, по-моему, был Сэм, пока ее тут ебли? Где? Мля, ничего я ей не сообщаю… ну, этого она и сама не знает, но уж точно не играл со мною в карты… пока я весь вечер ей ввинчивал.
– Да, так он мне и сказал… что вы с ним вместе играли в карты! А от него просто смердело чужой женщиной! Ну, я ему покажу! В эту игру можно играть вдвоем… поэтому я стану приходить сюда и делать ровно то, что пожелаю….
Она показывает мне, как все здесь обставит… ничего шикарного, поскольку надолго она ее себе оставлять не намерена, но очень по-богемному. Ей хочется развесить по стенам гривуазные картинки… знаю ли я кого-нибудь, кто хорошо умеет такое? Ей хочется акварелей, считает она, может, гравюру-другую в стиле семнадцатого века. И у нее тут будут альбомы с фотографиями, такие, что продаются…. короче, сюда будет упрятана целая уютная часть ее жизни……
И кто сюда станет приходить, любопытно мне знать… Ну… друзья… а то и, быть может, никто. Это же для того, чтобы такое место просто было, неужто я не понимаю? Она может им пользоваться лишь затем, чтоб досадить Сэму… пусть сперва узнает, что оно у нее есть, а потом попробует догадаться, что здесь происходит. Она проучит его, нечего рассказывать ей сказки про карты!