Под новым небом, или На углях астероида
Шрифт:
Асфальт закончился глубочайшим разломом, протянувшимся от горизонта до горизонта. Свернули в сторону, на запад. Шли целый день и всё никак не могли вернуться на прежний путь. Только к вечеру разлом стал мельчать, раздаваться вширь и превращаться в обычную глубокую балку.
Переправившись через неё, они поднялись на пригорок и на некотором расстоянии перед собой увидели улочку деревенских домов. Одни из них частично или полностью были разрушены, но некоторые выглядели совершенно неповреждёнными.
Отец с сыном обменялись взглядами и, ни слова не говоря, изо всех сил припустили к деревне.
Ах, как было бы
На всю деревню уцелело лишь три дома. Чёрные глазницы выбитых окон развеяли последние надежды. Отец с сыном двигались по улице медленно и безмолвно, как по кладбищу. Они заглянули в один дом, в другой. В обоих – пусто и сыро, на полу наносы пыли и тускло блестевшие осколки грязного стекла. В третьем доме, добротном, крытом оцинкованным железом, окна были наглухо заколочены досками, и они вынуждены были остановиться у порога, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте.
Когда тьма несколько рассеялась, они увидели трупы людей с намотанным на каждом ворохом одежды. Два на кровати под одеялом и один на печи. Все – женские. Иссохшие почерневшие лица.
Очевидно, эти люди погибли от холода. А может быть, потеряв близких, им просто не хотелось жить и они угасли, задавленные тоской.
Печальное зрелище, однако, не слишком потрясло наших путников; после гибели родного города мало что могло их смутить. Постояв перед мертвецами и отдав им тем самым дань уважения, они прошли по домам и собрали кое-что из вещей: два топора, одну штыковую лопату, одну ножовку по дереву, четыре ножа – все, что разыскали, один крупнозернистый брусок для заточки инструментов, шесть ложек – четыре из нержавейки и две деревянные. Взяли они также чугун литров пяти вместимостью, два ведра – одно оцинкованное, другое эмалированное, большую сковороду с прозрачной крышкой, эмалированную миску и две эмалированные же кружки.
Пётр Васильевич положил в свой мешок опасную бритву в футляре, шило, с десяток крупных иголок с просторными ушками, клубок дратвы, клубок суровых ниток, несколько шпулек с простыми черными и белыми нитками, моток лески и коробку рыболовных крючков разных размеров. В одном из домов в ящике стола нашли ножницы.
Одежда и обувь у них стала совсем негодной. Последние дни шли в поршнях – так они называли лоскуты коровьей шкуры, которыми обматывали ступни ног. Поэтому они были несказанно рады, когда им попалось несколько мужских рубашек и брюк, брезентовая куртка, телогрейка, рабочие ботинки и почти не ношенные кожаные туфли.
Сбросив лохмотья, они облачились в «обновы», а оставшуюся часть найденной одежды запихнули в заплечные мешки.
Солнце к тому времени закатилось за возвышавшиеся на западе холмы. Ночевали под открытым небом. Для костра натаскали дров, поленницу которых нашли в одном из сараев.
Перед тем как покинуть деревню, они вырыли
Пролетело лето, наступил сентябрь, а отец с сыном, словно одержимые, шли всё дальше на юг.
– Слушай, пап, – сказал однажды Игорь, – а ведь мы, наверно, уже на территории другого государства, как ты думаешь?
– Какого государства, где оно? – спросил Пётр Васильевич, посмотрев из-под ладони на вздымавшийся вокруг гористый ландшафт и поворачиваясь в одну и другую стороны. – Покажи, не вижу. Нет никаких государств, как нет границ, которые когда-то нагородили люди. Ничего нет. Я думаю, не остались ли мы с тобой вообще вдвоем на всем земном шаре. Мы будто на другой планете. Посмотри: одни горы и пропасти, всё искромсано, искорёжено – нет ничего похожего на обычное, земное.
– Ну почему только горы! – возразил Игорь. – Нам попадались и равнины.
– Которые совсем недавно были морским дном, судя по останкам животных, что мы там находили.
– Ладно, хватит об этом. Я вот думаю, нам надо поднажать, поскорее двигаться туда, где круглый год тепло. Если здесь нас настигнет зима, мы погибнем, сами превратимся в останки.
– Погибнем, – сказал, усмехнувшись, Пётр Васильевич. – Вот страшно-то! Да я завидую тем миллионам, сотням миллионов, которые… Для чего мы сейчас живем? Какой смысл в нашем существовании? Никакого смысла нет. Не сегодня-завтра и мы с тобой последуем за всеми остальными. Ну не завтра, так через год или два. До сих пор нам везло. Но наступит момент, когда повернётся по-другому. И тогда мы загнёмся. И что останется после нас?
– Конечно, когда-нибудь и нас не станет, – сказал Игорь. – Но до тех пор… Короче, ложиться и помирать я не собираюсь. Мы с Цыганом будем держаться до последнего. Верно, Цыган?
Услышав своё имя, пёс оглянулся на хозяев, радостно гавкнул и завилял хвостом.
– Видишь, Цыган заодно со мной! Да и ты зря так растравливаешь себя. Сколько можно об одном и том же? Раз уж мы остались живы, надо, говорю тебе, держаться. Ну и должны, должны где-нибудь остаться люди. Надо их только искать. Кого-нибудь мы да встретим.
– Да, люди, – заговорил вдруг минуту спустя Пётр Васильевич. – За деньгами, за богатством гонялись всё, а кто за славой. Какие умники были, какие речи произносили с самых высоких трибун! А надо было, дуракам, о земле, о природе больше заботиться да солнышку радоваться, глядишь, и не случилось бы всего этого. А теперь ни богатство, ни слава уже не требуются. И получается, за чепухой гонялись людишки-то. Эх, не тем надо было всем нам жить!
За летом миновала осень, а наши путники всё так же неутомимо двигались в южном направлении. Они обрели выносливость и могли совершать большие переходы. Их жгло солнце, поливали дожди. На одном из горных перевалов их захватила снежная буря, у них не было укрытия, и они едва не погибли. Но снежный заряд пролетел и исчез, и они снова устремились в полуденную сторону. Увы, во время бури пропала свирель. Очевидно, она выпала, когда они шли, подгоняемые порывами северного ветра.