Под одним солнцем. Наша старая добрая фантастика (сборник)
Шрифт:
Я удивился. Неужели Пуассон не имел прямого доступа в оранжерею, в которой я побывал? Впрочем…
— Слушайте, — сказал я, — есть план. Вы можете попасть в сад. Но учтите: постройка за стеной обитаема и я не знаю, кто там живёт. За время, оставшееся до приезда военных, вы должны хорошенько все разведать. Если вам удастся выяснить, где будут демонстрироваться достижения Грабера, я попытаюсь что-нибудь сделать.
— А как я смогу попасть в оазис?
Я выключил рентгеновский
— Кстати, как ваше настоящее имя? — спросил я.
— Называйте меня пока Фернаном, — ответил он улыбаясь.
Я устыдился своей наивности.
Мы подошли к висевшему на стене ящику, на крышке которого были изображены череп и две кости, перечёркнутые красной молнией.
— У вас в лаборатории это есть? — спросил я. Он кивнул головой.
Я подошёл к спектрографу, вытащил из-под рельсы ключ, открыл ящик. Фернан заглянул внутрь и легонько свистнул.
— Ясно? — спросил я. Он кивнул головой.
— Только учтите вот что.
Я запер дверь, подвёл его к стене и поднял край линолеума. Он увидел металлические контакты и быстро закивал.
— Это я знаю, — прошептал, он. — Это во всех помещениях, где работают иностранцы.
— Но ведь Пуассон…
— Когда Пуассон бежал, он где-то повредил сигнализацию. С моим приездом её решили не восстанавливать.
— Откуда вы все это знаете? — удивился я.
— У нас здесь есть ещё один друг…
— Кто?
— После. А сейчас давайте ключ.
Я передал ему ключ, и он крепко пожал мне руку.
— Итак, если вы хотите, чтобы я вам помог, узнайте обо всем как можно больше. Окончательный план действий мы разработаем накануне испытаний.
— До свиданья.
— До свиданья, господин Фернан.
Через день после моего разговора с Фернаном мне перестали приносить пищу, Ни утром, ни днём, ни вечером не появился араб с термосами, и я, совершенно изголодавшийся, позвонил фрау Айнциг. Ответа долго не было, а когда она взяла трубку, её голос был резким и раздражительным. Она опередила мой вопрос:
— Не умрёте, Мюрдаль! Мы все в таком положении. Мне есть хочется не меньше, чем вам, ждите.
Вместо ужина я вышел на свою «прогулку», раздумывая над тем, почему вдруг институт Грабера оказался без еды. Пройдя к бараку Шварца, я хотел было войти, чтобы поговорить с доктором о таком неожиданном повороте дел, как вдруг дверь открылась и на песок выскочил Джованни Сакко, итальянец-синтетик. Его чёрные глаза выражали ярость.
— Синьор, вы тоже голодаете? — спросил я. Сакко оглянулся по сторонам и сделал мне едва заметный знак подойти поближе.
— Голод — это ещё полбеды. Скоро нам придётся умирать от жажды…
— Почему? Разве перестали возить воду? Он криво улыбнулся.
— В том-то и дело, что нет. С водой все в порядке. Но только пить её…
— Что?
Джованни пожал плечами. Затем он заговорил быстро-быстро, путая французские и итальянские слова;
— Все дело в воде… Мне так кажется… Эти арабы давно её здесь не пьют… Иначе зачем бы они отсюда бежали… А теперь здесь нет ни одного туземца… Все проклинают воду… Все дело в ней…
Я в недоумении смотрел на итальянца. Вдруг его лицо перекосилось, и он, круто повернувшись, скрылся за дверью. Сзади послышалось шуршание песка. Ко мне быстрыми шагами подходил доктор Шварц.
— Разве вам не сообщили, что прогулки отменены? — бросил он мне.
— Нет. А почему?
— Не задавайте вопросов, и марш к себе! — скомандовал он.
Я возмутился:
— Послушайте, доктор! Я, кажется, не ваш соотечественник и не солдат, и вы не имеете права отдавать мне приказания. Я здесь по вольному найму. Не захочу быть у вас, и все тут!
Шварц презрительно улыбнулся;
— У меня, к сожалению, нет времени сейчас объяснять вам, каким правом вы пользуетесь. Делайте то. что вам приказано. Пока что мы здесь командуем.
На слове «мы» он сделал выразительное ударение.
— Надолго ли? — не выдержав, съязвил я,
— Об этом как-нибудь в другой раз. Марш в свой барак!
В лаборатории я много думал о том, что мне успел сказать Джованни. Часов в десять вечера открылась дверь, и в ней появился Фернан, улыбающийся, с большим пакетом в руках.
— Ещё живы? — спросил он весело и подмигнул мне.
— Еле-еле. Съел последнюю корку хлеба.
— Вот, насыщайтесь. Мне поручили принести вам сухой паёк. Горячая пища будет не скоро.
Он положил свёрток на стол, а сам зашагал по лаборатории, тихонько насвистывая популярную песенку.
Я с жадностью накинулся на сухие галеты и копчёную колбасу. Проглотив несколько кусков, я спросил:
— Чему вы так радуетесь?
— Как — чему? Тому, что началось!
— Что началось?
— То, что рано или поздно должно было начаться. Рабочие Грабера разбежались. Нет ни поваров, ни прислуги, ни носильщиков, ни истопников. Ушли шофёры, кроме немца-водовоза. Хозяйству профессора местные жители объявили бойкот. Началась забастовка!
— И с чего это вдруг?
Фернан подошёл ко мне и, сощурив глаза, сказал:
— Шварц уверял меня, что все дело в суеверии. Но я знаю, что это не так.
Я перестал жевать и уставился на нею. Он присел на краешек стула и закурил.