Под потолком небес
Шрифт:
Несмотря на то, что заветный номер хотелось набрать просто немедленно, и рука предательски сама тянулась к телефонной трубке, Наталья решила подождать с этим до вечера, пока все не уйдут домой. Алексей наверняка где-то работает, значит, дома его все равно пока нет. Так зачем звонить в пустоту?
День тянулся как-то рывками: время для Натальи то летело, то ползло, и стрелки часов, казалось, прилипли к циферблату. Особенно тяжело было ждать, пока все коллеги расползутся по домам. Когда ее спрашивали, чего она сама не торопится в общежитие, Наташка делала хитрые глаза и говорила, что ей надо еще пару рефератов наваять, а где ж
Когда наконец-то все разъехались кто куда и оставили ее в покое, Наташка, выждав еще минут пять, стала набирать телефон Алексея. Странно, но вдруг ее охватила самая настоящая паника, до дрожи в руках. Ей очень хотелось услышать голос этого парня, а еще было очень страшно. Напрасно она себя уверяла, что хуже, чем есть, уже не будет, что надо расставить все точки над "i"… Не помогало.
— Добрый вечер, могу я поговорить с Алексеем? — словно откуда-то издалека услышала Наташка свой собственный голос.
— Одну минуточку, сейчас позову, — ответил ей приятный женский голос, и сразу же в трубке раздалось: «Лешка, сынок, это тебя! Не знаю, какая-то девушка. Давай быстрей, потом дожуешь!» Мама. Его мама.
— Алло, я вас слушаю, — зазвучал на том конце провода Лешкин баритон.
— Леша, я — Наташа, из деканата. Мы с тобой в июне еще в кафе сидели, пиво пили. У тебя тогда последний «хвост» остался, ты еле успел его закрыть. Помнишь?
— Конечно, помню, Наташа. Чего хотела?
— Леша, врач сказал, что я — беременна.
— И что тебе надо? — голос Алексея мгновенно зазвучал металлом, все радушные нотки разом пропали, — денег на операцию?
— Мне сказали, что поздно уже что-либо делать, на таких сроках это крайне опасно.
— И чего ты ждала? Почему дотянула до этого?
— Я сама ничего не знала, честно. Леша, я запуталась. Я не знаю, что мне сейчас делать. Все мои планы просто рухнули в одночасье, я как-то не рассчитывала на ребенка. Я очень надеялась, что ты мне поможешь, подскажешь, что делать… Мне просто не к кому обратиться.
— Я тебя понял. А теперь послушай меня. Во-первых, я не уверен, что являюсь причиной твоих проблем. Исходя из этого, дорогая, — выкручивайся сама, как можешь. Если ты считала, что таким доморощенным шантажом ты с меня что-то поимеешь, то позволь тебя уверить, что ты крайне заблуждалась. И забудь номер этого телефона, по-хорошему прошу. Кстати, откуда ты его взяла, я обычно таким, как ты, телефон не даю?…
Наташка бросила трубку. Вот так. Интересно, на что она надеялась? Думала, что Алексей обрадуется известию о том, что скоро он станет отцом? Предложит руку и сердце, а вместе с ними кров и покой? Наивная дурочка! Но Лешка, тоже хорош гусь! «Я, таким как ты, телефон не даю!» Надо же было сказать такую гадость! Он что, считает, что Наташка из породы тех девчонок, которые через полчаса знакомства ноги раздвигают? Видимо, да. А она его, засранца, еще и кофе напоила.
Почему-то именно воспоминание о той чашке кофе,
Когда она добралась до Дашки, слезы не только не перестали течь из ее потерявших последнюю человеческую форму глаз, но лились оттуда просто в три ручья. Поэтому Дашка сначала уволокла ее в ванную и, не мудрствуя лукаво, засунула голову подруги под струю холодной воды, а потом влила в нее лошадиную дозу валерьянки. Дождавшись, когда Наташка немножко успокоилась и выпила огромную кружку обжигающего чая, Дашка закурила сигарету и сказала: «А теперь выкладывай, что произошло, и с самого начала». Наталья послушно начала свой рассказ. Когда ее печальная история подошла к концу, Дашка налила себе и подруге очередную чашку ароматного чая с сушеными фруктами, на котором была просто помешана, и выдала следующее:
— Из всего, что ты мне сейчас наговорила, вытекает единственное резюме: кроме, как к твоей незнакомой пока родной московской сестре тебе сейчас податься некуда. Если и она не примет, тогда получаешь высшее образование и домой, к папе с мамой. Авось, не съедят блудную дочь со своим первым внуком. Про работу тебе пока и думать даже нечего, ты не в том положении, чтобы вкалывать наравне с обычными людьми. И себе навредишь, и ребенку. Да и не возьмет тебя сейчас никто, это к бабке не ходи. Никто себе лишнего геморроя не хочет.
— А Лешка, ну не гад ли?!
— Наташка, все мужики — сволочи, как только дело до детей доходит. Ты что, только об этом узнала?
— И все равно, ужасно обидно. Ну, сказал бы как-нибудь по-другому, что не будет мне помогать. Почему же надо было гадости говорить?
— Боялся, что ты от него не отвяжешься. Да плюнь ты на него с высокой колокольни и разотри. Был и сплыл, и вся недолга, а тебе теперь за двоих думать. Кстати, как сына назовешь?
— Не думала еще. Сашкой, наверное. Или Никитой.
— А что так тривиально? Ну да ладно, дело твое, в конце концов. А теперь хватит сопли тереть, уже первый час ночи, не выспимся же ни разу! А я, между прочим, завтра собиралась посетить родную альма-матер, посмотреть, что нового в ее стенах творится.
— Ты с начала этого учебного года хоть раза три в институте появлялась?
— Завтра как раз третий будет!
— Ну, даешь! Прогуливаешь по-черному.
— А что мне там делать? Конспекты я все равно у кого-нибудь стрельну, а сдавать пока ничего никому не надо. Так что гуляй, пока молодой!
— Я уже догулялась…
— Ай, да будет тебе! С кем не бывает! Просто считай, что года на два-три ты находишься в положении «вне игры». В запасе. А как только твой Сашка или Никитка на собственные ножки встанет, в ясли пойдет, ты и начнешь все заново. Будешь делать все то, что планировала на будущую весну и лето. И на работу нормальную устроишься, и квартиру себе снимешь. Только и всего.
— Тебя послушаешь, так все так просто получается! А если Ланка меня не примет?
— Тогда и будем думать, как дальше быть. А теперь не забивай голову, а то даже у меня теперь перед глазами какие-то младенцы орущие мерещатся и прочее, и прочее. И вообще: я сказала — спать, значит, спать!