Под потолком небес
Шрифт:
Знаешь, у меня было достаточно времени, чтобы подумать о нас, о нашем знакомстве, о том, что произошло между нами. За те месяцы, которые мы общались с тобой в ласточке, мне кажется, что я знаю тебя насквозь. Те две встречи, которые судьба подарила нам, только подтвердили мое впечатление о тебе, как о чудесном человеке, которого я, благодарю тебя, Боже, вовремя увидел на этой промокшей автобусной остановке. Знаешь, есть такое выражение — «духовное родство» — когда люди понимают друг друга ни то что, с полуслова — с полувзгляда. Вот у меня с первой же минуты возникло то самое чувство, словно я знаю тебя уже очень-очень давно. А когда вдохнул долгожданный запах твоих волос, твоей кожи… Это мой запах — от начала и до конца. Он манит меня, сидит в моей голове и
Не знаю, что пишу и как: мысли в голове спотыкаются и бьются друг о друга. Уж прости меня, дурака. Как-то все у нас с тобой не правильно получается: только встретились, только поняли друг друга — и на тебе, снова жизнь порознь. Впрочем, может быть, в этом и заключен какой-то особый смысл, пока не доступный моему пониманию — я не спорю. Просто скучаю без тебя. И молю Бога, чтобы эта досадная задержка не забрала тебя от меня. Я же здесь, словно спеленутый по рукам и ногам своими обязательствами перед фирмой. И иногда думаю — а шли бы они лесом, эти обязательства… Потом, как всегда, вовремя просыпается моя больная совесть и начинает промывать несчастные мозги на тему: ты же обещал, ты не можешь подвести людей, и т.д., и т.п. Просто рвет на части. И самая моя дорогая частичка — она все время в Москве, с тобой. А здесь — так, физическая оболочка, не больше.
Увы, в эпистолярном жанре я не силен, и время летит быстрее, чем мне хотелось бы. Поэтому вынужден сворачиваться, но думаю, что завтра снова черкану тебе пару строк. До встречи! Твой Андрей".
Наталья три раза перечитала письмо от начала и до конца. А потом сохранила отдельно от деловой корреспонденции в специальной папке, чтобы всегда иметь возможность взглянуть на него, как и на предыдущие два. И занялась накопившимися за рождественские каникулы делами, улыбаясь про себя, как чеширский кот.
Пролетело почти два месяца. Андрей все так и торчал в своей командировке, с каждым днем его письма становились все отчаянней. Он уже всерьез подумывал о том, чтобы самому уволится, и через письмо спрашивал мнение Натальи по этому поводу. Она уговаривала его подождать, не рубить сплеча. Еще чуть-чуть — и он вернется в Москву, они будут вместе и все будет просто прекрасно. Андрей же ревновал ее к Павлу и рвался домой, потому что боялся, что Наталья передумает и останется. Честно говоря, Наташка боялась того же самого. Но совсем не по той причине, которой опасался Андрей.
Уж неизвестно, что именно сказал Паша своей матери, но пропажа вещей прекратилась, порядок в комнате наводила сама Наталья или Павел, с Мишей «тонкие» воспитательные беседы больше никто не вел. Правда, лицо Зинаиды в то время, когда дома была Наташа, напоминало собой маску старой брюзги: тонкие, поджатые губы, гримаса, как после целиком съеденного лимона. Формально Наташа добилась своего: к ней и ее сыну больше никто не лез. Но с другой стороны: разве это может называться уютным семейным очагом? Когда все вместе собирались за одним столом, кроме как «передай горчицу, пожалуйста», иными репликами не обменивались. Павел, поневоле находящийся между двух огней, выглядел ужасно: осунулся и даже стал слегка заикаться, чего Наталья раньше за ним не замечала.
Вдобавок ко всему прочему пришла еще одна беда: Павла уволили с работы, когда заметили, что он спит на посту, что было строжайше запрещено. Это было подобно грому с ясного неба: такого не ожидал никто. Переживал Пашка страшно, ни о чем другом даже думать не мог. Наталья успокаивала его, ободряла, предлагала ему помощь в трудоустройстве — с ее связями это было проще пареной репы. Павел твердил одно и то же, как
Наталья, когда узнала об этом, сначала долго пыталась выяснить причину, по которой Пашка столь лихо отбраковывает потенциальных работодателей. Дело оказалось в том, что у Павла не было ни резюме, ни факса под рукой. О том, что факс есть на любой почте, да и у жены на работе, он даже не подумал. Наталья тогда решила взять ситуацию под свой контроль: по всем правилам искусства делопроизводства составила резюме, которое и отправила сразу в десяток организаций.
Но результат ее инициативы оказался прямо противоположным ожидаемому. Павел начал ныть, что ему целый день названивают, не пойми кто, спрашивают о его трудовой квалификации, предлагают прямо сейчас подъехать на другой конец города на собеседование — никакой личной жизни. У Натальи голова пошла кругом. Какого ляда ему тогда надо?
Серьезного разговора не получилось. Как только она поставила вопрос ребром и потребовала определиться со своими планами на будущее, Пашка… расплакался. А потом наговорил такого! Что он не может вести себя с работодателем так, как Наталья, у него всего лишь ПТУ за плечами, он совершенно теряется, когда на него давят, а Наталья именно этим и занимается, и он все равно не сможет получать такую зарплату, как у нее, а получать меньше жены ему стыдно. И так далее, и тому подобное.
После его слов Наталье стало так противно, как никогда в жизни. Омерзительное чувство жалости забило собой даже простое человеческое уважение к Павлу. Так жалеют бомжей и алкоголиков, детей, настырно просящих милостыню в метро, и бездомных собак. Но не любимых. Как можно любить человека, который только что признался в зависти к тебе и еще рассчитывает на то, что ты пожалеешь его, бедного?
И все-таки, что-то делать надо. Ведь в том, что происходит сейчас с Павлом, есть и ее вина. Это она повесила на себя все заботы по дому, взяла на себя полную ответственность за все, что в нем происходит, вместо того, чтобы оставить часть дел Павлу, дать ему почувствовать себя хозяином в доме. Он и раньше-то не сильно ориентировался в том, как строить жизнь, а теперь и вовсе разучился это делать. Растерялся и повесил руки. Что дальше? Как теперь найти выход из этой ситуации?
В критических обстоятельствах голова Натальи работала двояко: либо все становилось предельно ясно и само собой появлялось решение, либо начиналась такая каша, из которой приходилось вылезать долго и мучительно. Как правило, когда случался аврал на работе, то здесь Наташке не было равных по разрешению любых конфликтов: коллеги впадали в ступор или паниковали, она же чувствовала себя, как рыба в воде и спокойно излагала шефу возможные варианты выхода из создавшегося положения. А вот с личными проблемами, увы, все обстояло с точностью до наоборот. Наталье казалось, что она сходит с ума в тщетных попытках вырваться из порочного круга. Павлу нужна помощь, но он не хочет принимать ее от нее, а она, в свою очередь, не может уйти к Андрею, когда Пашка находится в таком состоянии.
Дашкин звонок застал ее как раз во время очередной медитации на тему «что делать».
— Привет, мать! Куда пропала? Как «Дашка, прикрой», — так она первая, а в гости заехать и рассказать — это уже слабо, значит?
— Дашка, не ворчи. У меня совсем все из головы вылетело.
— Раз вылетело — заведи склерозник и веди записи. Ладно, хватит просто так трепаться. На все — про все у тебя ровно пятнадцать минут собраться, и еще сорок пять, чтобы доехать. Я тебя жду, никакие оправдания не принимаются. Если через час не будешь трезвонить мне по домофону — пеняй на себя. А — отомщу, Б — жестоко отомщу!