Под тенью проклятья. Город не для всех
Шрифт:
А в церквях и храмах языческих богов уже возносились молитвы — о спасении мира и «отвесть огнь атомный». Генералов, впрочем, это не смутило. Они бодро подсчитывали, сколько бомб и какой мощности потребуется для тотального сокрушения противника и даже для полного превращения его территории в мертвую, сожженную пустыню. Ведь молодой и перспективный ученик Эрдогана — Вумс Пиккот — уже представил в Директорат Вооружений проект новой, куда более мощной бомбы, использующей недавно открытую астрофизиками реакцию термоядерного синтеза, заставляющую сиять звезды. А с конвейеров уже сходили новые носители — не только самолеты, но и исполинские,
Неизвестно, куда бы вывезла кривая, загибавшаяся явственно смертельным зигзагом, но тут произошло нечто неожиданное и, можно сказать, невероятное.
На помощь испуганному миру пришли политики — привычно обруганные, недалекие и эгоистичные.
Но, видимо, даже им не улыбалось остаться без подданных и даже им стало ясно, что Вуорм да и вся Арта слишком малы для такого чудовищного оружия.
Оплавленные камни острова Рарг и спекшиеся в стекло тарские барханы вразумили даже их.
Вскоре в Арметтико был подписан договор между Кьодом и Единением Свободных Городов о запрете оружия на основе внутриатомной энергии и процессов синтеза ядер, и уничтожения его запасов, а два года спустя — Всемирная конвенция аналогичного содержания — и оба договора, как ни странно, соблюдались все прошедшие полвека.
Для мира это означало спасение и радость.
А для тех, кто отдал проекту полтора десятка лет жизни и невесть сколько сил…
Нет, их не забыли. Разработчики получили причитающиеся премии и ордена, благодарности от вождей и генералов — и почетную отставку.
Судьба их сложилась по-разному. Кто-то подвизался на провинциальных кафедрах, некоторые устроились в медленно и со скрипом, но все же появившейся атомной энергетике, кто-то ушел из науки и нашел себя в бизнесе, искусстве или даже духовной карьере. Кто-то спился и угас в безвестности.
Эрдаган Лайг не канул в нети, хотя и не преуспел.
Правда, неудача профессиональная обернулась и личной — жена бросила вдруг переставшего быть перспективным академика, оставив на него и дочку, и выскочила замуж за популярного дирижера.
Эрдаган тем не менее стоически перенес крах дела жизни и крах своей поздней, но от этого более крепкой любви.
Вел скромную жизнь провинциального преподавателя, так и не женившись вновь, воспитывал маленькую Лайти, заменяя ей и мать и отца.
И единственный раз по-настоящему проявил свою родительскую волю — когда запретил ей даже думать о том, чтобы продолжить отцовское дело и подавать документы на физико-математический.
Лайти поступила в Университет медико-биологических проблем на факультет молекулярной биологии и преуспела — ибо пошла в папу не только средней внешностью, но и совсем не средним умом.
Внешность, впрочем, не помешала маро Лайти, как её уважительно называли, в двадцать пять лет выйти замуж — как будто удачно — за своего коллегу. А вскоре она уже готовилась порадовать отца внуками.
Первый её ребенок-девочка родилась
Тогда-то и выяснилось, что невидимая смерть, с которой слишком часто соприкасался её отец, не оставив внешних следов, угнездилась в её теле, её клетках, в генах и хромосомах.
Муж — любимый и любящий — ушел от неё, и она его не винила. А спустя полгода сердечный приступ свел в могилу отца, не сумевшего пережить трагедию дочери, которую счёл карой за участие в деле создания страшного оружия.
…Еще трижды пыталась Лайти Лайг подарить миру новую жизнь. И дважды дети умирали в утробе до срока…
В последний раз все должно было, по уверениям врачей, кончиться хорошо — и она родила в положенное время и почти без мучений — крупного, красивого мертвого мальчика…
Придя в себя, она, прежде не бывшая особо религиозной в отчаянии, совершила паломничество в знаменитое Дагровийское аббатство.
И принявший её сакритор, выслушав, сказал:
— Возьми себе малыша из приюта. И выбери себе не самого пригожего и не самого даже понравившегося, а самого жалкого, больного и несчастного .Тогда, может быть, Творец снизойдет к твоим молитвам и распечатает твое чрево... Если и нет — будет кому подать стакан воды в старости и пролить слезы на твоей могиле.
Она вернулась в Джерис, твердо решив последовать совету святого отца.
Но тут произошло нечто радикально изменившее ход событий.
В Инавари — соседствующем с Единением небольшом государстве в дельте Миррин — вспыхнула эпидемия гнойной лихорадки — впервые за сто лет. Причем штамм не поддавался обычным лекарствам.
Университет немедля засел за работу, пытаясь создать средство против новой формы вируса, уже казалось полностью побежденного.
Они работали, буквально не выходя из лабораторий, днями и ночами, ибо разросшаяся эпидемия уже грозила перехлестнуть границы Единения, в то время как газеты и визионные каналы в очередной раз вовсю обсасывали тему конца света, вспоминая тот самый Неодолимый Мор, что, по мнению безумного пророка Рондерса, должен будет уничтожить перед всеобщим концом погрязшее в нечестье человечество, пощадив лишь немногих избранных.
А потом, с первыми партиями сыворотки в зону эпидемии отправились и добровольцы, и доктор Лайти Лайг в их числе, вызвавшись подменить своего зама, у которого недавно родился сын.
Три месяца продлилась её эпопея в болотистых долинах и сырых лесах Инавари, когда она моталась между карантинными лагерями и лагерями беженцев (медленно, но верно превращающимися в карантинные) и по еще не затронутым заразой хуторам и селениям. С мандатами, выданными Чрезвычайным советом при правительстве Инавари и в сопровождении местных солдат, ибо в начале эпидемии немало здешних врачей были растерзаны темной толпой по обвинению в распространении заразы.
И вот, незадолго до возвращения на родину, когда моровое поветрие уже шло на спад, в каком-то захолустном городишке поблизости от южной границы, инспектируя эвакуированный туда в спешке сиротский дом, увидела Энид маленькую, худую и голодную девочку в грязном платьишке, к тому же, как гласила надпись на нашитой на платье бирке, полуэльфийку со вполне сэйтским именем — Куитлау. Увидела и вдруг поняла: «Моя!»
Осторожно подошла к ней (Энид, как ни старалась, никак не могла этого вспомнить), присела на корточки, поглядела в её печальные глазки...