Под тенью Сатурна

Холлис Джеймс

Мужчина смотрит на свою возлюбленную, но может ли она привлечь его только своей внешностью? Позади нее незримо присутствует его заботливая мать, которая уменьшает риск «опасной спальни». При этом она выступает в качестве посредника для глубинной связи с предыдущими поколениями предков. Мужчина ощущает «пустоту ограничений», «сокровенные дебри» и «девственный лес». Он знает, что там, в глубине, где существует «бездна, где жуть залегла, пожравшая предков», нечто ждет его и улыбается ему.

Эта первая встреча вечно живет в мужской душе, наполненной страхом и нежностью. И, когда мы любим, в наших жилах бурлят вечные соки жизни. Возлюбленная вызывает в мужчине весь этот страх и эту нежность, но не только их. Рильке интуитивно уловил то, что описал Юнг: жизнь происходит одновременно на трех уровнях — сознания, личного бессознательного и

архетипического, или коллективного, бессознательного. Мы придаем особое значение своему «статусу» сознательного существа, может быть, потому, что сознание, которое нам очень нелегко досталось, позволяет познать неизвестное. Но центр сознания, Эго, представляет собой тонкий слой на поверхности без граничного океана бессознательного. Все мы начинаем это интуитивно понимать или ощущать в процессе сна или подвергаясь воздействию неуправляемой энергии заря женных комплексов. Но мы редко придаем должное значение тому, что происходит внутри нас, полагая: то, чего мы не знаем, не причинит нам боли. Здесь стоит повториться: то, чего мы не знаем, начинает нами управлять.

Под слоем эго-сознания находится индивидуальное бессознательное — совокупность разных психических воз действий, которым мы подвергались с самого рождения. Мы можем о них не помнить, зато они «помнят» о нас. Это область индивидуальных комплексов. Повторяю: комплекс — эмоционально заряженное переживание, сила которого зависит от тяжести аффективной нагрузки, если речь идет о травме, или от длительности ее влияния, если речь идет об отношениях с другим человеком. Обычно самыми важными для нас оказываются переживания, связанные с матерью. Разумеется, другие переживания и отношения тоже влияют на нас, но, как правило, с психологической точки зрения определяющими являются именно переживания, связанные с матерью.

Родная мать — тот источник, из которого мы появляемся; во время беременности у матери и плода общая кровеносная система, мы погружены в бессознательное матери и вместе с ней реагируем на нервное возбуждение. Даже после отделения от матери мы рефлекторно стpемимся воссоединиться с ней. В каком-то смысле каждый поступок в последующей жизни совершается нами под воздействием эроса, жаждущего воссоединения с матерью через другие объекты желания, посредством сублимации или даже через проекцию ее образа или ее черт на весь космос (такое же значение имеет слово «религия», образованное от латинского «religare» — воссоединять). Более того, родная мать защищает младенца, заботится о нем и выступает в качестве главной посредницы между ним и внешним миром. (По мнению Рильке, она становится первым воплощением ужасного мрака в воображении младенца.) Она — «первичный объект», окружающий нас и находящийся над нами и между нами и внешним миром. Стоит ли удивляться тому, что она для нас так много значит?

Мать воплощает архетип жизни и дает нам его образец. Если от отца мы наследуем определенный набор хромосом, то мать — это место нашего рождения, центр нашей вселенной. Такие «наследственные потоки» оказались внутри хрупкого психологического сосуда — одного человека, женщины, которая феноменологически сопричастна таинству самой жизни. В специфических отношениях между матерью и ребенком заложена самая разная информация о жизненной силе. Биохимия материнского чрева, обращение матери с ребенком, подтверждение или отрицание ею его права на жизнь становятся первыми посланиями мальчикам об их жизни.

Подобно тому как жизнь человечества зародилась в доисторическом океане, наша жизнь зарождается в водах материнского чрева. Как мы относимся к своим истокам и в какой мере мы можем постичь себя и осознать свое место в космосе, изначально определяется отношениями между матерью и ребенком. Мы не только проводим с матерью формирующий период младенчества и раннего детства — дни, месяцы, годы (тем больше, чем более отстраненным от нас был отец, особенно если его не было вовсе). Роль матери исполняют и те, кто о нас заботится, учителя и воспитатели; в нашей культуре такими людьми тоже в основном являются женщины. А это значит, что основную часть информации о себе и о том, что такое жизнь, мужчины получают от женщин.

Отсюда следует третья великая мужская тайна: феминность в мужской психике обладает огромной силой.

Так как родная мать — носитель архетипа жизни, мы ощущаем воздействие как коллективного, так и индивидуального бессознательного. Иными словами, материнский комплекс — это

живущая в каждом из нас аффективно заряженная идея матери. Она ощущается как потребность в тепле, привязанности и заботе. Когда при первом соприкосновении с жизнью эти потребности человека (или хотя бы большинство из них) удовлетворяются, он чувствует свою сопричастность жизни, ощущает, что есть место, где он будет защищен и окружен заботой. Если первичное ощущение феминности было болезненным или связывалось с наличием определенных условий, человек чувствует себя оторванным от истоков и от самой жизни. Такая онтологическая травма ощущается в теле, обременяет душу и час то проецируется на весь мир. Из такого преимущественно бессознательного феноменологического «считывания» мира может развиться общее мировоззрение человека.

Мне вспоминается случай одной моей пациентки. Цинтия родилась в Германии в первые годы войны. Ее мать, одаренная художница, тонко чувствовавшая жизнь, покончила с собой, когда девочке было два года. Ее отец служил в Вермахте и попал в плен в Северной Африке. Вернувшись домой из плена, он не испытывал к дочери никаких родительских чувств и отдал ее на воспитание сестре своей покой ной жены. Год спустя он разбился насмерть на мотоцикле.

Приемная мать относилась к дочери своей покойной сестры крайне недоброжелательно; между ними никогда не было теплых отношений. В детстве Цинтия воровала шоколад и игрушки из магазинов, хотя ее приемные роди тел и были весьма обеспеченными людьми. Когда Цинтия достигла пубертатного периода, у нее началась очень серьезная анорексия, поэтому много времени в подростковом возрасте она провела в разных больницах и клиниках. Мы встретились, когда ей было уже за тридцать. У нее остались нарушения в приеме пищи, но они уже не угрожали ее жизни. Теперь Цинтия страдала булимией — объедалась шоколадом, и это дважды в неделю вызывало у нее рвоту. Она изучала иностранные языки на дому, ибо только дома могла контролировать ситуацию. За это время у нее было всего несколько коротких, даже мимолетных, романтических увлечений.

По истечении десяти месяцев терапии Цинтнии приснилось, что к ней в квартиру пробралась ведьма, выхватила у нее из рук куклу и вылетела на улицу. Во сне она по чувство вала сильную тревогу и стала преследовать похитительницу. Догнав ведьму, девушка попыталась выкупить у нее куклу, но та отказалась ее продать. Цинтия стала ее умолять, но ведьма ответила, что вернет ей куклу, если Цинтия выполнит три условия: 1) займется любовью с толстым мужчиной; 2) прочитает лекцию в Цюрихском университете; 3) вернется в Гейдельберг и пообедает вместе с мачехой. Сон закончился тем, что Цинтии пришлось с грустью признать: хотя она и знала условия, необходимые для освобождения куклы, выполнить их было выше ее сил. Поэтому на сознательном уровне она ощутила испуг, услышав об этих заданиях.

Этот сон — прекрасная демонстрация нашего ощущения матери на трех уровнях одновременно. Потеря родной матери, потеря отца, который тоже мог бы о ней заботиться и ее защищать, а также крайне амбивалентное восприятие мачехи нанесло Цинтии травму и на индивидуальном, и на архетиническом уровне. Ведьма — общеизвестный символ «плохой» матери, и именно жизненный опыт Цинтии лишил ее, образно говоря, внутреннего ребенка, ее куклы. В результате жизнь Цинтии превратилась в защиту от жизни, то есть в защиту от возможности рисковать и приходить к согласию. Ее анорексия, а позже и булимия были проекцией на еду ее экзистенциального страха.

Поставленная ведьмой тройная задача (для Цинтии в образе ведьмы воплотилась ее разрушенная жизнь) должна была представлять символическое освобождение частей ее личности, которые до сих пор оставались неизменными. Хотя она и не занималась любовью с толстым мужчиной, но старалась преодолеть отчуждение от собственного тела — частного проявления архетипа природы. Чтобы преодолеть свою защиту — агорафобию, мешавшую ей общаться с окружающими, она прочитала лекцию. Везде и всюду ей приходилось сталкиваться с метонимическим [28] воплощением ее травмы — образом ее мачехи: в пище, в любом месте — везде, где ее травмированная материя — мать могла бы найти исцеление.

28

Метонимия — замена одного слова другим на основе связи их значения посмежности.