Под угрозой (в сокращении)
Шрифт:
— Во что она верила? — нахмурился Фарадж.
— Она верила в… книги, и фильмы, и отпуска в Италии, и друзей, приглашенных на обед.
— А твой отец? Во что верил он?
— Он верил в себя. Он верил в свою карьеру и в важность своей работы. — Она взяла кухонный нож и короткими сердитыми движениями начала резать картофель на дольки. — Позже, когда депрессия матери обострилась, он стал считать, что имеет право спать со своими студентками.
Фарадж посмотрел на нее:
— А твоя мать знала?
— Она узнала об этом довольно быстро. Она была не глупа.
— А
— Я догадывалась. Они отослали меня в школу в Уэльсе. — Она смахнула волосы с глаз тыльной стороной руки. — Там есть холмы, и один-два из них можно даже назвать горами.
Он посмотрел на нее, наклонив голову:
— Ты улыбаешься. Я в первый раз вижу, как ты улыбаешься. Ты была там счастлива?
— Наверное, — пожала плечами она. — Я никогда не думала об этом.
Перед ее мысленным взором возникло непрошеное воспоминание, к которому она не возвращалась много лет. Ее подруга Меган нашла волшебные грибы в ельнике за школой. Они съели штук по шесть, расстелили на земле покрывало, улеглись и стали ждать. В течение получаса ничего не происходило, но затем она начала чувствовать тошноту и страх. Тело не слушалось ее, а затем внезапно страх улетучился и стало казаться, будто она погружается в ослепительно яркие картины, которые через некоторое время начали приобретать некую утонченную структуру. Она, казалось, блуждала вокруг бесконечной и постоянно менявшейся вереницы увенчанных облаками башен, висячих садов и головокружительных колоннад.
— Да, — сказала она, — я была там счастлива.
— И чем же она закончилась? — спросил он. — История твоих родителей?
— Разводом. Семья распалась. Ничего необычного. — Подняв кухонный нож, она уронила его так, что кончик вонзился во влажную разделочную доску. — А твои родители?
— Мои родители были таджиками из Душанбе. Отец был бойцом, лейтенантом Ахмад-шаха Массуда.
— Панджирского льва.
— Его самого. Да живет он вечно. В молодости мой отец был учителем. Он хорошо знал французский и немного английский, которому научился у британских и американских солдат, приехавших, чтобы сражаться с моджахедами. Когда мне было четырнадцать, мы вслед за Массудом переехали в Афганистан, и я пошел в одну из англоязычных школ Кабула. Мой отец надеялся, что мне не придется жить жизнью, которой жил он.
— Что случилось?
— В девяносто шестом Талибан осадил Кабул. Нам удалось бежать, и отец пошел на север, чтобы присоединиться к Массуду. Я хотел пойти с ним, но он послал меня на юг с матерью и младшей сестрой, поближе к границе. Оттуда мы надеялись пробраться в Пакистан, чтобы спастись от Талибана, но, проскитавшись несколько месяцев, мы наконец осели с другими таджикскими и пуштунскими беженцами, выступавшими против Талибана, в деревне под названием Даранж, находившейся к востоку от Кандагара.
Замолчав, он, казалось, погрузился в свои мысли. Наконец он встряхнулся.
— Отец возвратился после нескольких лет борьбы. Он был ранен и больше не мог сражаться. С ним, однако, был один человек. Человек, которого мой отец убедил провести меня через границу в Пакистан. Человек влиятельный, который мог записать меня в медресе — так
— А кто был этот человек? Человек, настолько влиятельный?
Он улыбнулся и покачал головой:
— Как много вопросов. Что бы ты сделала со своей жизнью, сложись она по-другому?
— Не могло быть ничего другого, — ответила она. — Для меня никогда не было иного пути.
Лиз настояла, чтобы они с Маккеем поехали в ее автомобиле. Встреча с Зандером была ее операцией, и она хотела, чтобы Маккей понимал, что он лишь пассажир и его там только терпят.
Маккей не спорил. Наоборот, утрированно демонстрировал свою подчиненную роль.
— Скажите, почему Зандер рискует ради нас? — спросил он. — Что ему в этом, кроме вашего одобрения?
— Я его страховой полис. Он знает, что, если предложит мне ценную информацию, я заступлюсь за него, если до него доберутся ребята из полиции. Именно поэтому он не стал разговаривать с Бобом Моррисоном. Моррисон — слишком бескомпромиссный офицер, он презирает зандеров этого мира, и Зандер знает это.
— Со стороны Моррисона это немного близоруко. Как я понимаю, если полиция возьмет Мелвина Истмана, ей потребуется кто-то вроде Зандера, чтобы давать против него показания.
Когда они прибыли в Брейнтри, у них оставалось еще сорок минут свободного времени.
— Давайте еще раз пробежимся по сценарию, — попросил Маккей, когда они повернули в сторону железнодорожной станции.
— Конечно. Он ждет, что я приеду одна на верхний уровень многоэтажной автостоянки, поэтому я высажу вас снаружи. Я въеду на верхний уровень и припаркуюсь; вы последуете на своих двоих, спрячетесь около лестницы и будете наблюдать за въезжающими машинами. Когда я увижу Зандера, я вам позвоню и опишу его автомобиль. Как только вы убедитесь, что за ним нет слежки, перезвоните мне, и я к нему подойду.
Маккей кивнул. Это была стандартная процедура. То, что Истман пошлет за Феррисом хвост, было не более чем вероятностью.
Лиз притормозила у станции, и Маккей выскочил из машины. Лиз въехала на стоянку и поднялась на последний этаж.
В течение следующего получаса с верхнего уровня уехало три автомобиля. Несколько машин въехало на автостоянку, но они заняли места пониже. Наконец без пяти восемь на верхний уровень вскарабкалась серебристая «ниссан-алмера» с Фрэнки Феррисом за рулем. Она сразу же нажала на телефоне кнопку быстрого набора.
— Дайте мне несколько минут, — раздался приглушенный голос Маккея. Фрэнки припарковался в дальнем от нее углу и заглушил двигатель.
Без трех восемь ее телефон зазвонил.
— За ним был хвост, — сказал Маккей.
— Тогда отбой, — сказала Лиз немедленно.
— Нет необходимости. Хвост Зандера столкнулся с проблемой. Он лежит без движения на лестнице. Продолжайте встречу.
— Что вы там натворили? — прошипела Лиз.
— Позаботился о ситуации. Давайте же, вперед. У вас три минуты.