Под властью фаворита
Шрифт:
Он не досказал. Но все поняли конец фразы.
Антон, сконфуженный, растерянный, отвернулся, скрывая слезы стыда и досады, навернувшиеся на глазах.
– Если бы он был Остерман, а не… Антон Ульрих, принц брауншвейгский! – желая добить супруга, презрительно договорила Анна. – Вы правы, граф. Он ничего не сообразил. Как теперь озлится старик – и по праву! Миних – не Бирон. У него везде друзья. Он незапятнан. Он может…
Дверь внезапно распахнулась, вошел Миних-сын, увидал принцессу и, кланяясь ей, заговорил:
– Простите, ваше высочество, я не знал, что вы здесь. Вошел так внезапно,
– Знаю… понимаю, полковник. Принц, примите его! – обратилась сухо к мужу Анна. – Скажите, что я тут ни при чем, что сожалею! Слышите? Извинитесь хорошенько. Скажите: за такую незаслуженную обиду я готова дать ему удовлетворение, какое он сам пожелает. Слышали? – подчеркнула она. Вышла, хлопнув дверью, из покоя прошла в свою спальню, бросилась в кресло, сжимая виски руками, и так затихла.
Миних-младший, выйдя из кабинета, через минуту вернулся туда вместе с фельдмаршалом.
Старик видимо опустился, постарел за эти последние дни, полные нравственных тревог. А то, что пришлось пережить сегодня, еще больше заставило согнуться стройный еще недавно стан, затемнило облаком тоски и затаенного горя взор героя, такой молодой и сверкающий еще немного дней назад.
Отдав всем сдержанный учтивый поклон, он, глядя в упор на принца, с нескрываемым презрением и враждой проговорил:
– Ее высочество желала, чтобы я?.. – не докончил вопроса, задыхаясь от сдержанного волнения, и только взор его лучше всяких слов говорил Антону, что о нем думает поруганный без вины человек.
– Дда… она… прии-нцесса желала! – краснея и бледнея под этим взглядом, замямлил принц. – Мне оона пооручила… Собственно… гра-аф, в чем ваа-аше желание заключено, мм-мы еще не слы-шшаали! – оттягивая унизительную минуту извинения, задал он неожиданный вопрос.
– Вы сейчас услышите, ваше высочество! – выпрямляясь надменно, поднял голову и повысил голос фельдмаршал. – За какой-нибудь час перед сим подали мне эту вот бумагу, подписанную вами. Мое у с т н о е прошение оказалось принято весьма поспешно. И тут же с барабанным боем оглашено по всей столице, что старый, больной и дряхлый Миних – больше не на службе его величества! Все очень хорошо и вполне соответствует моим желаниям и достоинству, доброму вниманию ко мне со стороны вашего высочества… Благодарствую! Ныне являюсь лишь с последней просьбой лично, чтобы получить еще скорейшее разрешение. Экипаж мой готов. Благоволите передать правительнице, что я прошу подписать мне паспорт на выезд за границу… для лечения ран, полученных в течение сорока лет службы: императору Петру, прозванному Великим, ото всех людей и государей, императрицам: Екатерине и Анне, Петру Второму, императору Иоанну Третьему, сыну ваших высочеств. Вот единственная награда, которую я прошу за все мои – увы! – старые заслуги!
Низким, медленным поклоном заключил он свою полную желчи и глумления речь, и когда поднял после нее голову – имел удовольствие видеть, как Антон, побледневший, пошатнулся и должен был удержаться за стол, чтобы ноги его не подкосились.
– Я… ннне моо-огу! – зашептал он Остерману. – Прошу вас… ска-ажите вы ему… я нее могуу!.. – И опустился в кресло, закрыв по привычке руками лицо, багровеющее от стыда.
– Кхм… кхм… – кряхтя,
– Ваше высокопревосходительство, сиятельнейший граф! Ее высочество лишь только сейчас узнала об этой прискорбной, печальной ошибке. И его высочество принц, надеюсь, не думал сам, что это все т а к случится. Знаете: глупые обычаи… Д у р а ц к и е порядки! – подчеркнул он, кидая это слово, как камень, принцу в его поникшее лицо. – Люди здесь еще не привыкли: прежде подумать, а потом действовать. Здесь наоборот. Знаете нашу немецкую поговорку: «Руссенланд Нарэнланд!» [6]
6
Россия – страна беспорядков! (нем.)
Если взгляд Миниха обжигал лицо принцу, как плевок презрения, то каждое слово Остермана хлестало, словно пощечина, по лицу злосчастного юношу, вынужденного в эту минуту не только понести кару за свою глупость и злобу, но и послужить также козлом отпущения за промахи и ошибки, допущенные в этой опасной игре с фельдмаршалом таким опытным игроком-интриганом, как граф Остерман.
И, не обращая нисколько внимания на то, что сейчас переживает принц Антон, старик также дружелюбно, задушевно-дружеским голосом продолжал:
– И вот… ее высочество поручила его высочеству, – от имени коего я имею честь это вам говорить, – поручила выразить вам, что она глубоко скорбит. Она понимает всю недостойность такого обстоятельства и готова дать за такую, не заслуженную вами, обиду п о л н о е удовлетворение, к а к о г о вы сами только пожелаете… Чего бы вы только ни пожелали, касаемо в о з м е з д и я т е м, кто так жестоко обидел верного слугу и защитника престола.
Выдав, таким образом, Антона головой оскорбленному Миниху, Остерман с глубоким поклоном договорил:
– От себя скажу: решение ее высочества и справедливо, и мудро!
Наступило недолгое, но тяжелое для всех молчание. Миних, в упор поглядев на Остермана, обвел потом глазами все кругом и раздумчиво проговорил:
– Вот как!.. И ты это слышал? – обратился он к сыну.
Тот поспешно утвердительно покачал головой.
– Ну… приходится на сей раз верить словам «старого друга»! – горько усмехнулся опальный герой. – Передайте ее высочеству, что я вполне удовлетворен, получив знаки милостивого внимания от нашей правительницы… И да благословит Господь ее и малютку-государя!
– Не преминем передать… Теперь честь имею откланяться, ваше высочество! Ваше сиятельство… – Остерман сделал общий поклон, и скоро костыль его уже постукивал по паркету соседнего покоя.
– Имею честь… ваше высочество… Граф!..
Один за другим остальные члены совета покинули комнату, считая дело поконченным.
Дорого бы дал Антон, чтобы не оставаться теперь наедине со стариком, хотя и побежденным, но сумевшим так жестоко заплатить за свое поругание.
Однако миг настал. Миних не уходил, как другие, словно ждал умышленно, что скажет, как поступит Антон.