Под знаком змеи.Клеопатра
Шрифт:
Царица угадала вкусы греческого населения Киликии. В одно мгновение город опустел: все устремились в гавань. Антоний как раз устраивал на центральной площади заседание суда, но вскоре обнаружил вдруг, что он остался в кресле судьи в полном одиночестве. Ничего подобного с ним еще не случалось: он, император всех римских восточных провинций, самый могущественный человек во всем нашем греко-римском мире, остался совершенно один, как какой-нибудь осмеянный и освистанный актер, на выступление которого никто больше не хочет смотреть.
Однако он тут же нашелся: отправил посла на корабль Клеопатры и пригласил
Еще раньше мы с послом сняли прекраснейший дом недалеко от гавани, и слуги Клеопатры за несколько часов обставили его с таким великолепием, что прежний владелец и не узнал бы его теперь.
Стоит заметить, что из сорока грузовых судов, сопровождавших Клеопатру, одна треть была занята мебелью, посудой, коврами, мешками и сундуками с золотыми и серебряными слитками, жемчужинами, монетами и тому подобным.
Клеопатра велела накрыть для гостей двенадцать столов. Все они, а также стулья и лежанки были настоящими произведениями искусства, изготовленными из лимона, кедра или эбенового дерева и инкрустированными золотом, серебром и слоновой костью. Посуда затмевала все, что я видел до сих пор — даже в Александрии. Это была тончайшая александрийская ковка, богато украшенная драгоценными камнями. Стены залы царица приказала завесить коврами, сотканными из золотых и серебряных нитей.
Шармион, Ирас, Мардион и я сидели за столом с царицей. Она — во главе стола, напротив нее — Антоний и его ближайшие друзья, среди которых был, к сожалению, и Квинт Деллий с его лисьей физиономией.
Император был очень удивлен, снова встретив меня здесь: он не знал, что я принадлежу к ближайшему окружению царицы. Но его не особенно заботили этикет и субординация, и он тут же принялся расхваливать меня как врача.
— Мы все очень ценим нашего Гиппо, — сказала Клеопатра и улыбнулась мне.
В этот вечер о политике не было сказано ни слова. Разговор тек легко и свободно. С присущим ей остроумием и обаянием Клеопатра направляла разговор в нужное ей русло, не забывая при этом демонстрировать уважение к успехам императора. Она восхваляла божественного Юлия Цезаря, но не впадала в ошибку и не оскорбляла его врагов. Она намекнула — и весьма отчетливо, — что в ее глазах более достойным наследником был бы Марк Антоний и что Цезарь незадолго до своей смерти хотел изменить завещание в его пользу.
Разве не следовало поверить этому? В конце концов, она была его возлюбленной и близким человеком. По лицам друзей императора я видел, как жадно впитывают они ее слова.
Я сказал, что в этот вечер не было разговоров о политике, но сегодня мне ясно, что политика уже вершилась тогда.
В этот вечер Клеопатра очаровала Антония и привлекла его на свою сторону. Может быть, во время праздника некоторые из его друзей еще колебались или были недоверчивы, но Клеопатре удалось завоевать всех этих суровых мужчин, просто подарив каждому из них посуду, из которой они ели, и ковры, на которых они лежали. Это было сделано как бы между прочим, без всякого жеста, как если бы речь шла о корзине фиг или кувшине вина. А между тем стоимость каждого такого подарка составляла жалованье высшего офицера
Ответный праздник, устроенный императором, выглядел намного скромнее: ведь у него просто не было средств на подобное великолепие. Чтобы не отстать хотя бы в одном, он велел собрать лучших поваров города. Но из этого ничего не вышло: все они пытались создать нечто необыкновенное, и в результате стол был уставлен блюдами, которые привлекали глаз, но разочаровывали язык.
Клеопатра, казалось, не замечала ничего этого и хвалила почти все кушанья. Но тот, кто знал ее, мог понять ее иронические замечания. Про какое-то рагу из рыбы, мяса, медуз и улиток она сказала: «Поистине смелая композиция. Этот повар проявил немалое мужество, и ему, вероятно, следовало бы избрать карьеру военного».
О каком-то совершенно переперченном блюде она отозвалась: «Какой огонь! Это блюдо способно разжечь небывалые страсти — или склонить к вину непьющего».
Большинство из присутствующих не понимали этих намеков или понимали их неправильно. Но Антоний, несмотря на все его шумное солдатское веселье, был достаточно умен, чтобы уловить насмешку в словах Клеопатры. Но — как случалось мне неоднократно замечать и позже — императора никогда не обижала ирония, добродушная насмешка или даже смелая шутка. Напротив, он старался поддержать ее, что, правда, не всегда у него получалось.
За несколько дней Клеопатре удалось полностью расположить к себе императора и его важнейших советников. И, кроме того, даже для посторонних стало очевидным, что Антоний разделил с ней ложе. Это полностью соответствовало тому мистическому восприятию мира, которое присуще было местным жителям. Они считали совершенно правильным и справедливым, что если Афродита в человеческом облике спускается на землю и встречает здесь Диониса, то эта божественная пара должна отпраздновать свадьбу. Конечно, все знали, что император женат, что его жену зовут Фульвия и она ждет его в далеком Риме. Но это относилось к двум совершенно различным уровням: мистико-религиозному и политико-земному.
Весь Таре был охвачен упоением этой встречи, и «священный брак» между Исидой-Клеопатрой и Дионисом-Антонием был отпразднован после во многих постелях. То же Самое происходило в египетском городе Бубастисе во время семидневного праздника в честь Бастет, богини любви и радости. Весь город превратился в какое-то ложе любви, отовсюду слышались страстные вздохи и стоны. Никогда прежде или потом здесь не было зачато так много детей, как в эти дни.
Салмо тоже поддался этому настроению и предложил посетить школу гетер. Впрочем, я и без этого предложения хотел повидать Ксению. Я как раз одевался, чтобы отправиться на вечерний праздник, когда услышал, что снаружи кто-то зовет меня по имени.
— Посмотри, кто там, — приказал я Салмо. В дверях появилась маленькая непоседливая Ирас, улыбающаяся и хитро посверкивающая черными глазами.
— Царица отпустила меня на сегодня. Не хочешь сделать то же самое с Салмо?
Может, это был намек?
— Салмо, ты слышишь просьбу благородной Ирас? Так что отправляйся в эту, гм, школу и возвращайся на корабль не позже завтрашнего утра.
Салмо улыбнулся и отвесил глубокий поклон.
— Я передам ученикам привет от тебя, господин.