Под знаком змеи.Клеопатра
Шрифт:
Клеопатра выслушала мой отчет слегка рассеянно. Казалось, ей не очень понравилось, что Арсиноя умерла так быстро. Когда я описал ей, как это произошло, на лбу ее появились хорошо знакомые гневные морщинки. Но вскоре к ней вернулось великодушие, и она похвалила римлян за их быстрые действия.
Во время моего последнего путешествия я постоянно мечтал о скорой встрече с Ирас и был уверен, что теперь мы сможем продолжить наши любовные отношения, которые начались в Тарсе. Конечно, она тоже обрадовалась мне, но была такой же рассеянной, как и ее госпожа. Мне так и не удалось застать ее одну, а когда я прямо попросил об этом, она была просто возмущена и резко ответила:
— Мы здесь не в Тарсе,
— А ты хочешь?
— Ах, о чем ты только думаешь! — насмешливо сказала она, на бегу поцеловав меня в щеку. Однако, как я смог вскоре установить, причину ее сдержанности звали Алекс, он прибыл из Лаодикеи в Сирии. Во время своего путешествия на юг Антоний на несколько дней задержался в этой крупной гавани и, познакомившись с Алексом, принял его в число своих приближенных.
Я встретился с этим человеком несколько дней спустя на симпосии, который Клеопатра устроила по поводу моего возвращения и ее «победы» над Арсиноей. Я и по сей день стараюсь быть справедливым к этому Алексу, но даже спустя столько лет не могу вспоминать о нем без горечи. Забегая вперед, скажу, что это был красивый, представительный мужчина, примерно моего возраста, то есть около тридцати, он умел хорошо держаться, был начитан, образован, вежлив, обходителен и превосходный оратор. Правда, он был не так красноречив, как Цицерон, но обладал даром убеждения и на каждый довод мог привести свой, лучший, аргумент. У него был только один-единственный недостаток, который я открыл гораздо позже: он был так же фальшив, как свинцовая драхма.
Протарх произнес короткую забавную речь о разносторонности врача Гиппократа, который, будучи Олимпом, справился со щекотливыми политическими поручениями. Теперь наконец Арсиною, пытавшуюся захватить трон, постигла заслуженная кара, и таким образом ничто больше не мешает плодотворному и устремленному в будущее развитию Египта и Рима.
Дольше и громче всех ему аплодировал Алекс. Он являл собой безупречную картину вежливого и образованного грека. Его хламида правильными складками ниспадала вокруг крепкого, но отнюдь не полного тела, волосы его были не слишком длинными и не слишком короткими, в разговоре он признавал правоту собеседника, а затем ловко указывал на ее относительность.
Я сразу заметил, что Ирас с жадностью ловит каждое его слово, смеется и кивает на все, что он скажет, а ее темные глаза смотрят на него с такой откровенной страстью, что я вспыхнул от гнева. Однако я сдержался и попытался в разговоре раскусить Алекса, но он каждый раз так ловко уходил от ответа, что к концу беседы я знал о нем не больше, чем сначала. Я выяснил, что он получил очень хорошее образование, не узнав, правда, где. Он упомянул также, что часто помогал в делах своему отцу, забыв пояснить, какого рода дела это были.
Клеопатра, Антоний, Протарх, Мардион и даже Шармион смотрели на него, как евреи на Мессию. Позже Мардион, умный и рассудительный евнух, сказал мне, что Алекс настолько не понравился ему, что он уже тогда решил за ним присматривать.
Неискренность этого человека, правда, вовсе не бросалась в глаза, а скрывалась где-то в глубине. Его лицемерие можно было обнаружить только в разговоре с глазу на глаз, когда он отзывался о том или ином человеке. Так поначалу он сделал вид, что я очень понравился ему. Он восхищался моей деятельностью в Иерусалиме, Тарсе и Эфесе и говорил, что я являюсь живым примером того, сколь многое может сделать ловкий и умный человек.
Мардиону же он, напротив, замечал, что не понимает царицу, которая, вместо того чтобы оставить при дворе такого хорошего и искусного врача,
Пока Антоний был при дворе, развлечения не прекращались, и Клеопатра была готова на все, чтобы показать, что она идеальная спутница для него. Она, которая обычно поручала все военные мероприятия своим надежным стратегам, часами принимала с ним вместе парады войск, не выказывая при этом никакой скуки. Она, которая никогда не проявляла ни малейшего интереса к охоте, вместе с ним по нескольку дней преследовала в пустыне газелей, антилоп и другую дичь. Нас забавляла его уверенность в том, что в западной пустыне он сможет поохотиться на львов. Всем известно было, что вот уже несколько столетий эти звери не водятся на севере Египта, а если здесь и можно было их встретить, то только в гавани, в клетке, в качестве товара, приготовленного для отправки на римские цирковые арены.
Царица пошла и еще на одну уступку. Когда мы, ее ближайшие друзья, предлагали ей простую и незамысловатую игру в кости, она была страшно оскорблена. С Антонием же она могла играть в них часами — на золото и серебро. Очень радовалась, если ей везло, и с сияющими глазами сгребала к себе монеты.
В этой связи я хотел бы упомянуть, что за время своего царствования Клеопатре удалось увеличить государственную казну. Ей пришла гениальная мысль изымать все монеты, которые были в обращении при ее предшественниках, и заменять их бронзовыми. Так как иностранные деньги были строжайше запрещены к обращению, то это не привело к обесцениванию монет, потому что драхма остается драхмой, из какого бы металла ни была она сделана. Таким образом, в казну Клеопатры стекалось достаточно золота и серебра, и, несмотря на постоянные займы Антонию, она по-прежнему считалась самой богатой правительницей среди всех, которые управляли подвластными Риму государствами.
Многие историки рассказывают, что царица, переодевшись рабыней, сопровождала Антония во время его ночных похождений. Они устраивались в каком-нибудь трактире, ели и пили вместе с поденщиками, портовыми рабочими и матросами. Иногда случались и потасовки, и, несмотря на постоянное присутствие личной охраны императора, не всегда они кончались для него благополучно. Я не участвовал в этом и не знаю, насколько это соответствует действительности.
Зато я был свидетелем одного розыгрыша, который всех нас очень позабавил. Я уже говорил, что по характеру Антоний был в общем-то добродушен, однако это добродушие сочеталось в нем с настоящей манией величия, тщеславием. Он во всем хотел быть самым лучшим, самым умным и самым сильным. При этом, например в игре в кости, для него был важен не сам выигрыш — что значили для Антония какие-нибудь пятьдесят золотых, — а то, насколько благосклонна к нему Фортуна.
Как-то раз он решил показать, что и в рыбной ловле ему тоже нет равных. Он взял удочку, заготовил побольше наживки и устроился на террасе дворца, выходящей к морю. То ли место было выбрано неудачно, то ли удочку он забрасывал слишком близко, но только улов его был так мал, что он пустился на хитрость. Он заплатил рыбакам, и они ныряли и подцепляли рыбу ему на крючок. Таким образом, к удивлению и восторгу зрителей, он вытаскивал одну рыбу за другой. Больше всех восхищалась царица, говоря, что этому баловню судьбы удача сопутствует во всем, будь то завоевание новых земель, женщин, охота или рыбалка. Широкое лицо Антония так и сияло. Он предложил Клеопатре еще раз продемонстрировать друзьям его удивительные способности на следующий день.