Под знаком змеи.Клеопатра
Шрифт:
Салмо успокаивал меня, что так всегда бывает на войне и с этим ничего нельзя поделать. Я надеялся, что в будущем Сохмет будет к нам более благосклонна, однако здесь, в чужой стране, свирепая богиня, видимо, не имела никакой. власти.
С трудом нам удалось достичь Матианского озера, где император приказал сделать остановку и созвал всех высших офицеров на совет. Это озеро греческие историки называют Капавта, и тот, кто полагает, что оно богато рыбой и на его берегах можно хорошо отдохнуть, сильно заблуждается. Вода в этом горьком озере настолько соленая, что совершенно не пригодна для питья,
Салмо находил все это забавным и смеялся над бедными парнями, которые от боли танцевали как безумные.
— Мне все это знакомо. У нас в Иерусалиме тоже есть соленое море, и ни один иудей не станет в нем купаться по доброй воле.
Итак, мы собрались в просторной палатке императора. Антоний был, как всегда, уверен и весел, сравнивал воду озера с водами подземной реки Леты, которая также заставляет забыть обо всем. Конечно, все мы весело посмеялись над этой шуткой. Потом Антоний поднял руку:
— Шутки в сторону, друзья мои. Мы должны полностью изменить нашу стратегию. В этой гористой местности наш обоз продвигается слишком медленно, и эта задержка может нас погубить. Поэтому я решил разделить армию. С завтрашнего утра две трети наших всадников и пехотинцев спешным маршем двинутся к столице. Это будут солдаты, прибывшие из Рима. Кто будет нападать на наш обоз?
Зачем варварам осадные машины, катапульты и баллисты, которые они ни собрать, ни обслужить не сумеют?
В палатке раздался одобрительный смех.
— Этот обоз будут охранять вспомогательные войска — армяне и понтийцы.
Последние были солдатами союзного царя Полемо из Понта. Оба царя присутствовали на этом совете, и от них вряд ли укрылась некоторая доля презрения, заключавшегося в словах императора о том, что их войска пригодны скорее не для сражений, а для охраны обоза. То, что командование арьергардом он поручил своему легату Оппию Статиану, тоже должно было возбудить недовольство обоих царей, над которыми был назначен надсмотрщиком простой легат.
Антоний сильно навредил себе этими неосмотрительными речами, но я полагаю, что говорил он так вовсе не для того, чтобы унизить обоих царей и их народы, а скорее, чтобы произвести впечатление на своих офицеров.
Когда я спросил его, сколько врачей должно остаться в обозе, он сказал:
— Врачи? Зачем? Они нужнее на поле битвы и отправятся с нашими войсками, поскольку парфяне охраняют свою столицу, а не рыщут, к счастью, в этих горах. Так что оставь здесь трех-четырех, этого будет достаточно.
Почему же никто не возразил ему? Ведь при этом присутствовали такие опытные полководцы, как Минатий Планк и Канидий Красс, или такие близкие друзья императора, как Квинт Деллий и Фонтей Капито, также умные и опытные люди, которые могли хотя бы высказать свои сомнения. Но нет, тот, кто не выразил своего согласия вслух, просто промолчал.
Таким образом, на следующее утро мы двинулись к столице, оставив в обозе около трехсот повозок
Бодрые и уверенные в победе, мы легко преодолели горный переход и уже через день оказались у стен парфянской столицы Фрааспа. Тут лица у многих вытянулись, и намерение с ходу взять город штурмом показалось нам просто невыполнимым. Он был окружен такой высокой стеной, что верх ее можно было увидеть, только запрокинув голову. Теперь нам просто необходимы были осадные машины, однако на их прибытие приходилось рассчитывать не раньше, чем через пять-шесть дней.
— Мы не можем бездействовать! — воскликнул Антоний и приказал начать строительство насыпи, по которой можно было бы преодолеть стену и ворваться в город. Однако-каменистая почва этому не способствовала, и на третий день насыпь была немногим выше какой-нибудь укрепленной: дороги. К тому же со стен и башен на легионеров обрушивалась лавина стрел, а снизу невозможно было попасть в стрелков, укрывавшихся за бойницами и зубцами стен.
На четвертый день прискакал вестовой, который даже не соскочил, а скорее упал с лошади, воскликнув:
— Смерть! Все погибло! Машины сгорели! Статиан мертв! Цари мертвы! Все погибло!
Антоний, взяв две сотни людей, устремился к месту-трагедии. Я также последовал за ним, забыв обо всякой опасности. Салмо, как всегда рассудительный, советовал мне оставаться на месте, потому что живой главный врач для римского войска предпочтительнее, чем мертвый герой. Но я обозвал его трусом и приказал сопровождать меня, потому что там могла ведь понадобиться наша помощь. Он вздохнул и жалобно возвел глаза к небу, видимо призывая Яхве в свидетели моей глупости и своей невиновности.
Позже выяснилось, что «перебежчик» Монес быстро переметнулся вновь на сторону Фраата, который все же обладал теперь реальной властью над парфянами. Чтобы доказать свою верность, Монес с отрядом в пятьдесят тысяч всадников напал на наш плохо охраняемый арьергард и уничтожил его за несколько часов. При этом командующий им Статиан погиб. Как сообщил посыльный, армянский царь вовремя скрылся, а Полемо из Понта попал в плен.
Обоз был разграблен, а то, что осталось, вместе с баллистами было предано огню.
Уцелели лишь немногие, израненные и искалеченные. Из врачей в живых остался только один. Теперь нам предстояло выполнить наш печальный долг и осмотреть поле боя, чтобы подобрать всех, кого еще можно было спасти, и добить остальных, избавив их от мучений. А среди них были не только те, у которых были отрублены руки или выпущены кишки и которые умоляли о скорейшей смерти. Нет, многие взывали о спасении. Они хотели жить — жить пусть даже без рук или с одной ногой, или ослепнув, или я то и другое. Были и те, которых можно было бы спасти — таких, правда, было меньшинство, — они потеряли только один глаз или только одну руку или были ранены тяжело, но не смертельно. Однако они понимали, что стали только обузой для римской армии, и уговаривали нас умертвить их и сообщить императору, что они до конца исполнили свой долг.