Под знаком змеи.Клеопатра
Шрифт:
Конечно, мы разубеждали их в этом, причем Салмо это удавалось гораздо лучше, чем мне. Он говорил, например:
— Ты вовсе не бесполезный груз, дорогой друг, а, наоборот, очень дорогой. Мы оказались далеко в чужой стране, и пополнения не будет. Осада Фрааспы потребует много жертв. Ты еще сможешь выздороветь — мой господин сумеет тебе помочь, — а мы нуждаемся в каждом солдате. Если мы убьем тебя сейчас, то это будет похоже на дезертирство, — понятно?
Солдат вытягивался по стойке «смирно», насколько это возможно лежа, и отвечал: «Понятно, опций!»
Да, Салмо наслаждался своим рангом и своим авторитетом, никогда не злоупотребляя им. Мы потерпели поражение, и Антоний поклялся отомстить
Осадные машины, в которых мы теперь больше всего нуждались, стали теперь только грудой обгоревших обломков, и император возложил все надежды на насыпь. Однако со стен города нас непрерывно днем и ночью обстреливали камнями и стрелами, к тому же стояла нестерпимая жара. Все это затрудняло строительство насыпи.
Нам, врачам, приходилось в основном лечить раны от стрел и тепловой удар. С последним легко справиться, если положить пострадавшего в тень и облить его ледяной водой. Но откуда здесь было взять тень и ледяную воду? Так что мы переносили больных в нашу душную палатку, а запас воды был так мал, что мы просто клали им на лоб влажную тряпку.
Гораздо хуже обстояло дело с ранами от стрел. Парфяне, очевидно, пропитывали их медленно действующим ядом, который потом проникал в тело и отравлял его. Тех, кто был ранен в руку или ногу, еще можно было спасти, сделав глубокий надрез вокруг раны, тех же, кому стрела попала в шею, грудь или живот, можно было считать погибшими.
Все большей проблемой становилось и продовольствие. Римлянам приходилось удаляться все дальше от лагеря, чтобы хоть что-то раздобыть в маленьких селах или у пастухов. При этом они нередко попадали в засады и погибали.
Марк Антоний делал все, чтобы спасти ситуацию. Он продолжал надеяться, что царь Фраат примет решительную битву, но тот был достаточно умен и предпочитал выжидать в своем укрепленном и снабженном всем необходимым городе, пока у римлян не иссякнут запасы продовольствия, воды и терпения.
Пшеница давно" кончилась, пульс теперь приходилось готовить из ячменя, который вообще-то предназначался для наших лошадей. Антоний приказал убить часть лошадей и передать их поварам для разделки. Однако римским легионерам непривычен был вкус лошадиного мяса, так что многие предпочитали голодать, чем есть своих скакунов. Это так разгневало императора, что некоторые из этих людей предстали перед судом и их жестоко высекли за неподчинение приказу. Того, кто знает, что в римской армии использовали бичи, усаженные свинцовыми шариками и узелками, не удивит, что некоторые из этих несчастных умерли во время наказания. Тем же, кто выжил, пришлось несколько дней пролежать на животе, пока не подействовали наши бальзамы и раны не начали заживать. Все очевиднее становилось, что дисциплина начала падать, поскольку людям не оставалось ничего иного, кроме ожидания, а для солдата нет ничего хуже, чем бездействие. Строительство насыпи было прекращено, потому что прошло бы еще несколько месяцев, прежде чем она поднялась бы до высоты городских стен, и слишком много солдат погибли бы при этом от вражеских стрел.
Чтобы взбодрить людей, император выслал за добычей десять легионов и три преторианские когорты. Может быть, этим он надеялся выманить врага для решающей битвы. Этот расчет оправдался, правда, совсем не так, как он ожидал.
Сначала парфянские всадники окружили наше войско, но, едва почуяв наше превосходство, умчались на своих быстрых конях. Антоний попытался преследовать их, но его люди заблудились в незнакомой местности, так что часть их отыскалась только спустя несколько дней.
Тридцать пленных и около восьмидесяти убитых — такова была наша дань врагу. Потрепанное и угнетенное войско вернулось в лагерь, преследуемое парфянскими лучниками,
49
Децимация (лат.) — в древности — казнь одного из 10 человек по жребию. Позже — наказание каждого десятого в случае ненахождения виновного.
Друзья пытались отговорить его от этой крайней меры по восстановлению дисциплины. Канидий Красс считал, что в лагере оставалось слишком мало солдат, а ведь это была не их вина.
Однако Антоний, всегда прислушивавшийся к советам своих друзей, на этот раз был непреклонен. Канидий Красс предложил мне попытать счастья.
— Ты врач и египтянин, знаешь императора уже давно и можешь использовать аргументы, непозволительные для римского офицера.
— Ты имеешь в виду что-то определенное, Канидий Красс?
— Нет, — ответил он, — я предоставляю это тебе. Египетскому придворному непременно должно что-нибудь прийти в голову.
Он сказал это очень почтительно, конечно, не желая оскорбить меня, но в его словах слышалось превосходство римлянина.
— Но я римский офицер в звании трибуна, — возразил я, — пожалуйста, не забывай об этом!
— На время, Олимп, — колко усмехнулся он. — По окончании этого похода ты вернешься в Александрию и снова станешь личным врачом твоей царицы.
— Так было решено.
— Вот именно, и поэтому я повторяю свою просьбу.,
Что мне оставалось делать? Я попросил аудиенции и
вскоре был принят.
Император выглядел постаревшим, под глазами у него набухли мешки. Он стоял склонившись над столом и вполголоса диктовал что-то своему секретарю. В палатке стоял тяжелый запах пота и кислого вина.
Он отослал секретаря и предложил мне присесть.
— Глоток вина, Олимп? Или что-нибудь поесть?
Я присел на раскладной стул.
— Нет, спасибо, император, я не хочу тебя надолго задерживать. Я хотел бы только просить тебя отменить децимацию. При определенных обстоятельствах она, конечно, необходима, но здесь ты просто устроишь перед врагом зрелище, которое принесет нам только вред.
Антоний поднял сумрачное лицо и проворчал:
— Зачем ты вмешиваешься в дела военных? Кто подговорил тебя на это?
— Никто, император, только собственные размышления. Поставь себя на место царя Фраата. Он будет смотреть с башни на казнь, потирать руки и говорить: «Этот человек, должно быть, одержим Ахриманом [50] — он делает мою работу и сам уничтожает своих людей».
50
Ахриман — (Ангро-Майнью) — в иранской мифологии верховное божество зла.
Антоний ударил кулаком по столу, так что упала чернильница и скатились на пол два стила. Не обратив на это внимания, он взревел:
— Мне совершенно все равно, что подумает и сделает этот отцеубийца! Может быть, он как раз узнает, что такое римская дисциплина, и устрашится.
Я покачал головой.
— Как раз наоборот. Он поймет, что мы уже на пределе и не продержимся здесь даже до зимы. Его шпионы донесут ему, что половина наших людей больны и к тому же давно голодают.