Подарок из Преисподней

Никольская Ева

Смерть открыл, было, рот, чтоб высказаться по данному поводу, но короткое и властное "Не суйся!" заставило застрять слова в горле вместе с возмущением от происходящего.

— Пока… не суйся, — процедил друг, оценив масштаб завладевших им эмоций. Коротко кивнув, белокрылый отошел в сторону, оставляя тем самым ребенка и блондинку без своей защиты, а точнее, без надзора. Мальчик по-прежнему не двигался, пребывая в туманном состоянии гипноза моракоков. А рабыня…

Демон побери этих чокнутых баб! Она метнулась вперед, заслоняя ребенка грудью, словно мать, защищающая свое чадо. Капюшон слетел с головы, открыв бледное лицо с горящими сиреневым безумием глазами. Рука ее нырнула в складки плаща, выхватив из потайного кармана острый

нож. Движение женщины напоминало последний рывок в ее жизни. Она вложила в него всю себя… И не успела даже коснуться ненавистного чужака своим оружием. Он перехватил ее запястье так легко и непринужденно, будто собирался вежливо поцеловать даме руку, а не вывернуть ее, вынудив тем самым уронить на пол опасный предмет. С громким стуком нож приземлился на каменную плиту, подпрыгнул и затих. Как сердце в груди Харона, как отчаянный стон на губах рабыни… как медленно моргнувшие ресницы чертенка.

Так вот почему она стояла рядом с ним. Пыталась уберечь… Так безрассудно, по-глупому. Кто его тронет-то? Разве что… Смерть сделал, было, шаг к ним, но замер, "споткнувшись" об странную улыбку Арацельса. Первого Хранителя больше не интересовал мальчишка. Все его внимание принадлежало раскрывшей себя женщине. Легко подняв за талию, он грубо прислонил ее к стене и окутал холодным дыханием. Но во взгляде блондинки больше не было страха, одна замешанная на ненависти решимость. На ее ресницах осел иней, на прокушенных губах выступила кровь, а пока еще свободные руки сжались в маленькие кулаки. Смелая пташка в лапах голодного кота. Мать, защищающая отпрыска своего похитителя… вместо того, чтобы вернуться домой, забыв о длительном рабстве, как о страшном сне. И как после этого понимать этих женщин?

— На чьей ты стороне, дурочка? — слова ее языка в его исполнении звучали сладкой песней с горьким привкусом яда. Спокойные, как затишье перед бурей. Холодные, как снежная лавина, сходящая с гор. И требовательные, как приказ палача покаяться в преддверии жестокой пытки. — Заступаешься за наследника чудовища, или… за него самого?

— Может, он и чудовище, — бросила в лицо мужчине некстати осмелевшая блондинка. — Только ему далеко до тебя… детоубийца!

Белокрылый склонил набок голову, слушая их разговор, он чувствовал себя незрячим идиотом, расценившим поведение рабыни как страх за себя, а не за Харона и его ребенка. И, похоже, идиотом здесь оказался не он один. Судя по вытянутой физиономии Камы, его занимали похожие мысли.

— Не умаляй мои достоинства, крассссавица, — нехорошо так усмехнулся Арацельс, водя черными когтями одной руки по нервно пульсирующей жилке на ее шее. Второй он придавил женщину к стене, не давая ей возможности упасть. — Потому что сначала я вспорю тебе горло и, пока ты будешь истекать кровью, вырву твое слепое сердце. Запомни… Любовь — это зло.

Он говорил громко и отчетливо, и речь его звучала на языке четэри. Они оба поняли ее. И тот, кому на самом деле предназначались эти слова, и та, которая долго жила в Срединном мире и давно уже привыкла к его языкам. Ответная улыбка преодолевшей свой страх женщины была вызывающе-злой, а голос израненного Харона хриплым и безжизненным.

— Ты выиграл, человек, — сквозь кашель, выдавил он. — Оставь ее. Ее и мальчика. Я активирую портал. Только… не трогай их.

Он не без труда отделился от стены и неровной походкой двинулся к ним. Смерть вовремя поддержал его, не дав упасть по дороге. Всего десяток метров из одного конца комнаты в другой… четэри не прошел бы их без чужой помощи. Он был слишком ослаблен физически и практически уничтожен морально. Что может сотворить с его любимой этот свихнувшийся полузверь-получеловек? Поиздеваться, убить, выпить эмоции… ведь на ней нет доспехов. Что еще? Да все, что угодно. И в таком состоянии ему не защитить Грэту. Даже ценой собственной жизни.

— Как трогательно, — откликнулся Арацельс. — Чудовищщще, отправляющее на

смерть ни в чем не повинных женщин, готово сделать все, что угодно во имя своей человеческой возлюбленной, — мрачно процедил он и спросил громче: — Я уже говорил, что любовь — это зло? Так вот… повторюссссь. Рабыня пойдет с нами, в качестве гаранта того, что координаты верны. Дейсссствуй, Харон. И возможно кому-то из дорогих тебе сущщществ, я сохраню жизнь.

Пальцы четэри слушались плохо, но он с завидным упорством продолжал надавливать на вспыхивающие алым значки. Один, другой… пятый. В определенной последовательности и с разной степенью нажатия. Панель управления признала руку хозяина и покорно исполняла его приказы. Новый символ загорелся среди своих собратьев и погас, уступив место следующему. Рагнар мечтал лишь об одном, поскорей отправить Хранителей вон. А еще… не позволить им тронуть сына. Даже если ради этого ему придется пожертвовать собственной жизнью. К смерти он подготовился давно. А после потери Дара Аваргалы и тем более не видел смысла жить. Похоже, пришел их с Грэтой час. Что ж… может, и хорошо, что его убьют. На все, как известно, воля Высших сил. За его спиной тихо переговаривались Хранители. Он не знал их языка, да и не важно ему было содержание приглушенной беседы. Ему уже ничего не было важно… кроме жизни близких. Символы под дрожащими пальцами продолжали загораться, приближая момент активации портала. Треугольник, круг, причудливая закорючка… координаты местности, время перемещения… еще чуть-чуть, и все закончится. Кровью, смертью… или жизнью?

— Ты все рассчитал с самого начала? — продолжал допрашивать постепенно меняющего форму друга Смерть.

— Нет, импровизировал, — ответил Арацельс, крепко держа за плечи хмурую блондинку. Она не сопротивлялась, понимая бесполезность подобных действий. Лишь тоскливо смотрела на ссутулившуюся спину своего крылатого мужчины и молчала.

— И ты, действительно, не станешь добивать его?

Подошедший ближе Кама что-то согласно промычал, поддерживая вопрос. Он поднял с пола потерянный рабыней во время бестолковой атаки плащ, и накрыл им мирно посапывающую кровницу. Потревоженный Ринго недовольно фыркнул и сменил плечо чернокрылого на протянутую руку Смерти.

— Нет. Не стану.

— Но он заслужил свой конец.

— Это слишком слабое наказание.

— Да? А мне почудилось, что ты с удовольствием запытал бы его до последнего вздоха, — осторожно произнес четвертый Хранитель, вглядываясь в лицо друга.

— Пытать того, кто отказывается сопротивляться, по меньшшшшей мере, противно. Убить его, значит, позволить ему победить. Нет уж, увольте.

— Но мы даже не знаем, что ему дала Аваргала? Может быть, это…

— "Хрустальные слезы", — оборвал собеседник.

— Что?

— Эликсир бессмертия с очень специфичным запахом.

— Откуда ты знаешь?

— Я разбил флакон, — равнодушно произнес блондин, волосы которого, как и все тело, практически полностью восстановили прежний вид. — Случайно. Нетрудно догадаться, что он приобрел его не для себя. Четэри долгожители.

— Погоди, — белокрылый прищурился. — Но чтобы знать, как пахнут "Хрустальные слезы", надо хоть раз этот запах почувствовать, а мы о нем только в книгах читали и…

— Они были у моей матери, — голос первого Хранителя прозвучал как-то бесцветно, а на мерцающие в полумраке глаза опустилась темная завеса ресниц.

— Откуда…

— Хватит, Смерть! — резко оборвал его Арацельс. — Я не знаю, откуда. Но догадываюсь, зачем. Это было слишком давно и сейчас не время обсуждать моих погибших в пожаре родственников, — женщина тихо пискнула, когда он непроизвольно сильнее стиснул ее плечи. Словно очнувшись, мужчина взглянул на ее белокурую макушку и, несколько раз моргнув, повернул голову в сторону чернокожего четэри. — Ты закончил, Харррон?

— Почти, — ответил тот мрачно и… нажал на последний символ в длинной цепочке ему подобных.