Подарок на Рождество
Шрифт:
А на следующий день, когда они снова ушли гулять, Настя вытащила из сумки ключи.
— От подружкиной квартиры. Она с родителями весь день будет на даче, — неожиданно твердо сказала она. — Но нам надо будет сначала зайти в аптеку, у меня ничего нет.
— Насть…
— Да, я уверена, — она как всегда ответила на тот вопрос, который он еще не успел задать. — Вдруг мы больше не увидимся? А это должен быть ты. Только ты.
— У меня еще никого не было.
— Я догадалась. У меня тоже. Ты не боишься?
— Немного боюсь, —
— Давай бояться вместе, — улыбнулась она.
Больше всего Антону было страшно сделать ей больно, поэтому когда оказалось, что им повезло и Настя входит в тот самый процент девушек, у которых первый раз проходит безболезненно, его настолько явно отпустило, что дальше все пошло как надо. Без стеснения — ведь это была Настя. С диким, выкручивающим все жилы желанием — ведь эта была Настя. Самая близкая. Самая любимая.
— Я не понимаю, как теперь тебя отпустить, — шептала она на вокзале, вцепившись в его плечи. — Это же как умереть.
— Приезжай ко мне, пока я еще в России.
— Меня не отпустят, — покачала она головой и с отчаянием его поцеловала. Как в последний раз. Поцелуи со вкусом слез.
Антон обнимал, целовал и молчал. Второй раз его тоже не отпустят. А через неделю уже самолет домой — в Прагу.
Мог ли он подумать, что всего через несколько лет после того, как они с таким трудом отрывали себя друг от друга, Настя откажется даже выпить с ним кофе?
Невозможно. А больно так, как будто и не было этих лет. Как будто она как проросла корнями в его сердце, так там и осталась навсегда.
Глава 3
Обычно на Рождество они уезжали к бабушке — маме отца. Семейные посиделки за большим столом, традиционный карп и картофельный салат, рождественские песни, гора подарков под елкой и милые, не меняющиеся из года в год традиции: лить воск, разрезать яблоко, класть чешуйку карпа под тарелку, чтобы водились деньги.
Но в этом году бабушка в больнице, они в выходные ездили ее навещать, так что впервые за всю его сознательную жизнь Антон понял, что не понимает, что ему делать на Рождество. Папа с утра уехал туда — в Чешские Будейовицы, сказал, что всей толпой тащиться нет смысла, он и сам, если что, принесет своей маме в больницу угощение, а на вечерний праздничный ужин останется у двоюродного брата.
Мама вообще этот праздник не признавала (до сих пор!) и отмечала его исключительно из любви к мужу, так что завтра она планировала просто посмотреть фильм и пораньше лечь спать. Единственное, попросила Антона съездить за рождественскими сладостями. Чтобы было с чем сидеть у телевизора.
— Антош, доедь до цукрарны*, которая на Карлине! — попросила она умильно. — Понимаю, что я тебя весь день гоняю, но вдруг у них осталось еще что-то! А то даже чай не с чем попить.
Обычно чешские хозяйки сами пекли все это сладкое изобилие к празднику, но мама привыкла, что это делает бабушка. Зато она отрывалась на новогоднем столе, выставляя туда гору
Антон позвонил в кондитерскую, узнал, что еще несколько коробок со сладостями осталось, попросил отложить одну и, вздохнув, поехал на Карлин. С одной стороны, неохота, а с другой, можно подумать, ему есть чем сегодня заняться!
Подарки давно куплены и упакованы, елка тоже давно украшена, еду мама приготовила. Надо только придумать, что делать завтра. Может, на каток сходить утром? А после обеда напроситься в гости к Ларе с Миреком, они вроде тоже в Праге останутся, никуда не поедут.
Под невеселые размышления и совсем невеселый плэйлист Антон доехал на трамвае до кондитерской и присоединился к длинной очереди желающих купить что-нибудь к празднику, пока есть такая возможность. Завтра же все магазины закроются.
Он дождался своей заветной коробки со сладостями (тут пекли вкусно! Почти как у бабушки) и уже собрался было выходить на улицу, но что-то словно толкнуло в спину. Антон медленно обернулся: в углу сидела офигевшая Настя с кофейной чашкой в руках и смотрела на него круглыми глазами. Дубль два. Все те же лица.
Он подошел к ее столику и, не спрашивая разрешения, сел рядом.
— И снова здравствуйте, — настороженно, без улыбки сказала Настя. — Шпионишь?
— С ума сошла? — хмуро спросил Антон.
— Да шучу я так. Прости. Ты живешь что ли где-то рядом?
— Нет, мне до дома минут двадцать ехать на трамвае. Тут просто мамина любимая кондитерская, она рядом работает и часто сюда заходит. Вот попросила печенья рождественского купить, — зачем-то подробно объяснил он.
— У вас же бабушка обычно печет к Рождеству, — вдруг удивилась Настя, и в груди у него разлилось приятное тепло от того, что она все еще что-то помнит про него и про его жизнь.
— Бабушка в больнице.
— О, прости, я не знала. Что-то…серьезное?
— Нет, но пару недель ей придется там полежать.
— Понятно. А у меня отель тут рядом. Вот зашла кофе попить.
— Да, я вижу.
Они замолчали.
Антон думал о том, какое странное совпадение — второй раз за день в огромном городе натолкнуться друг на друга. Говорить об этом не было смысла, он знал, что Настя думает примерно то же самое. Надо же, за три года он не разучился её читать. Впрочем, наверное, как и она его. Это всегда работало в обе стороны.
— Тоже возьму себе кофе, — наконец решил Антон. — Ты что-то еще будешь?
— Да, возьми мне три маленьких рогалика с орехами. Белые такие, в углу витрины лежат.
— Хороший выбор, я их тоже люблю.
Они ели рогалики, запивая их кофе, и неторопливо переговаривались. Антон не ощущал никакой неловкости, может, только глубоко запрятанную грусть от того, что они не могут так встречаться каждый день. Это всего лишь разовая акция. Случайность.
— Получается, ты в Штатах не доучилась?