Подарок от злого сердца
Шрифт:
– Вообще-то, я близорукий, но вроде бы это она. Волосы, прическа, фигура. Правда, одета как-то уж очень скромно. Да! Еще – очки. Темные. Но это и понятно – чтобы ее не узнали. Что будем делать?
– А если это не она? Или она, но пришла на минуту и снова исчезнет?
Русалкину в тот момент почему-то захотелось, чтобы она исчезла. И больше никогда не появлялась.
– Послушайте, Александр Викторович, вот вы говорите, что она получала ваши деньги. А что, если нет? Что, если этот канал перекрыли те, кто вызвался ей помогать? И она осталась без денег, а? Мы же ничего не знаем. Ну подумайте
Он завидовал своей однокласснице, и Русалкина это раздражало. Зато именно этот факт мог помочь Русалкину убрать Тамару с помощью Шаталова. Уж теперь-то он точно не промахнется! Выслужится перед своим хозяином, чтобы и ему перепало что-то крупное, настоящий гонорар. На фоне волчьего аппетита Карибовой первый гонорар Вадима казался жалкой подачкой. И вот этого-то он и не мог простить своей однокласснице.
– Поужинай в «Риголетто», убедись, что это она. А там – действуй по обстановке. Только обязательно позвони мне!
Он говорил, но голос его предательски дрожал. Убийство! Какое страшное слово! За ним – ничего, пустота. И одновременно освобождение от чего-то неотвратимого, страшного, такого, как суд, тюрьма, конец свободной и, в общем-то, счастливой жизни. Вот не стало Петра и Бориса Седовых, Николая Мичурина, и жить стало спокойнее, он словно избавился от тяжелой, смертельной болезни. Но ведь он совершил убийство…
Вечером Вадим позвонил и сказал, что Тамара вышла на работу. Что это точно она.
– Ты видел ее вблизи?
– Да что я, Томку, что ли, не узнаю? К тому же ну не может быть, чтобы в ресторан устроилась девица – точная копия Карибовой. Такого не бывает! Значит, не получала она ваших денежек, Александр Викторович.
– А может, наоборот, получала и получает, да только хочет продемонстрировать, что не боится меня, что ей надоело прятаться? Или, – и тут Русалкин взмок, – или она нарочно вышла, чтобы…
Он не стал произносить вслух свою догадку: Тамару могли вернуть в ресторан как живца – чтобы поймать Русалкина, попытавшегося встретиться с ней! Может, в прокуратуре уже догадались, что он связан с убийствами Седых и Мичурина?
– Я не понял! – орал в трубку Шаталов. – Повторите!
Да нет, если бы его в чем-то заподозрили, то уже давно бы арестовали. Нет, все нормально, тихо, спокойно. Остается только одна головная боль – Тамара.
– Если это она, действуй, – сказал он осипшим от волнения голосом. – Только не пей много.
– Вы бы подъехали. Я не могу светиться на своей машине. Она белая, новая, а я – пьяный.
– Хорошо. Я подъеду к черному входу, буду приблизительно через полчаса. Я тебе дам знать.
Одно усилие, всего только одно усилие, и тогда в его жизни наступит порядок, все будет кончено. Исчезнет Тамара, он разведется с Мариной. Интересно, как она отреагирует, когда узнает, что официантки больше нет? Она сразу догадается, что произошло? Кто ее?
Он мог бы, конечно, отказаться помогать Шаталову, и пусть он сам решает, как побыстрее исчезнуть из ресторана, но его могут схватить. Идиот, он снова напился! Но трезвый он ничего не может.
Русалкин вышел из квартиры (промелькнула мысль, что он может сюда уже никогда больше не вернуться, мысль нехорошая, болезненная, впору хоть кусок мыла взять, зубную щетку, чтобы было чем в тюрьме мыться), спустился, сел в машину и медленно, оглядываясь на свой дом, двор и деревья, покатил в «Риголетто».
Припарковав машину позади ресторана, в темном переулке, он позвонил Вадиму, сообщил, где находится.
– Я сейчас, – промычал тот.
Русалкин зажмурился, представляя, как этот разодетый в пух и прах парень встает из-за своего столика, оставляя на скатерти деньги, направляется к выходу, но в последний момент сворачивает в сторону кабинок, просачивается сквозь малиновые бархатные занавеси в узкий коридор и делает несколько шагов влево, где начинается ряд подсобных помещений. Он должен сделать это в определенном месте, где можно подловить возвращающуюся после перекура в подсобке официантку (или, наоборот, направляющуюся туда, чтобы немного отдохнуть, перекурить, поправить чулок).
Он появился через двадцать минут. Высокий, нескладный, нелепый.
– Вот теперь – все. Я изрешетил ей голову. После такого не живут.
– Значит, она точно мертва?
– Мертвее, как говорится, не бывает.
А потом было то, что было. И Шаталов, узнав о том, что он пристрелил жену хозяина, уже не прятался, он словно бы находился в каком-то ступоре и много пил, пил и пил… Никто не мог понять, каким образом Марина превратилась в официантку и что ей понадобилось в ресторане, да еще и переодетой в эту кошмарную синюю униформу.
Русалкин тоже много пил и пытался ответить самому себе на вопрос: как изменится его жизнь после смерти жены? Выиграл он или проиграл, убив Марину?
После похорон они с Вадимом пили еще неделю. Пили нехорошо, много, глуша чувства и заливая мысли. Он не мог прогнать своего киллера-дилетанта, поскольку слишком многое их связывало. Они по-прежнему были нужны друг другу. Но в один момент оба поняли, что им пора расстаться. Русалкин щедро расплатился с ним и отпустил. Почему-то он не боялся, что тот предаст его. Где-то в глубине души оба понимали, что впереди еще целая жизнь и они могут пригодиться друг другу.
И Русалкин остался один. Каждое утро он начинал свою новую, чистую жизнь. С чистыми мыслями, чистыми планами. Он даже мыться стал чаще, а на работе каждые полчаса мыл руки с мылом.
…Отбивные были съедены. Он допил пиво, унес поднос с грязной посудой на кухню, открыл посудомоечную машину и уложил тарелки и стаканы внутрь, сунул таблетку моющего средства в специальную капсулу, закрыл машину и включил. Пластиковые контейнеры из-под салатов выбросил вместе с остатками еды. Сварил себе кофе, достал из холодильника клин песочного торта. Вернулся с подносом в комнату и снова уселся на ковер. По телевизору шло какое-то политическое шоу. Он защелкал пультом.