Подгоряне
Шрифт:
адрес шуточки, задевает и маму:
– Да ты не считай деньги, тетя Катанка! Дареному коню в зубы не
смотрят!..
– А ты не сбивай меня! Человек находит деньги на дороге и то
пересчитывает!
– отвечает мама.
– Мне кажется, что вы успели заглянуть в
ресторанчик!
– Ну, это ты зря, мать!
– приходит на помощь гостю отец, улыбаясь. -
Не было у нас времени на разные рестораны и другие питейные заведения.
Заглянули на обратном пути к Илие: нужно было прихватить австрийский штык...
– Так я тебе и поверила!
– говорит мама, тоже улыбаясь.
– Аль не вижу,
что вы не пронесли стаканчики мимо рта?..
Мама перешучивалась с мужчинами, а денежки все-таки пересчитала самым
тщательным образом. Она питала к ним слабость, как, впрочем, и всякая
женщина. Вдруг вспомнив что-то, она бьет себя ладонью по лбу:
– Да .как же я сразу-то не подумала?.. Слышь, Тоадер?
– окликает она
меня.
– Это все твой сон! Говорила тебе, что он к деньгам?!
– Какой еще сон?
– удивляется отец, глядя то на нас, то на Илие. Отец
уехал на районный актив до рассвета й ничего не знал о моем кошмарном сне.
Мама охотно пересказала чудовищное содержание моего сна, и было видно,
что она страшно довольна собой: разгадала-таки его!
Никэ принес вино и присел поближе к маме - пытается, плут, выведать, в
какую сумму вылилась отцова премия. Говорит ей, что согласится дать сыну имя
Мирон, если она скажет, сколько получил отец.
Илие вовремя вспоминает, что пора приниматься за дело. Выпивает свой
стаканчик и говорит:
– Ну, в добрый час! День сейчас короткий, а с кабаном будет, много
возни!-
Мы все выходим во двор. Там дедушка ведет разговор с дочерьми Унгуряну,
увязавшимися за отцом. Старику хотелось бы узнать, кто те поганые мальчишки,
которые бросают в его колодец шариковые ручки.
Илие набрасывается на дочерей:
– А ну марш в школу! Чего вы ходите за мной, как ягнята!
– Мы пришли поглядеть, как ты будешь резать кабанчика! - ответили
девочки.
– Ступайте, а то опоздаете. Хвостик и ушки я принесу вам. Не
беспокойтесь.
Одеты девочки были в одинаковые платья - так одевала их Мариуца, чтобы
одна не завидовала другой. И цвет, и фасон - все одинаково. И похожи малышки
на куколок, только что принесенных из магазина и вынутых из упаковочной
коробки. Одна лишь была чуток повыше - тем и отличались сестренки. Такие
кудрявенькие и белокурые куклы обычно продаются в прибалтийских наших
республиках или в Финляндии. Дедушку это занимает.
– Где ты нашел таких беленьких, коровья образина?
– спрашивает он Илие
Унгуряну,
– Теперь такие в моде, мош Тоадер.
– Сам-то ты здоровенный и черный, как цыган, а дочек понародил
белобрысых. Может, в мать пошли?.. Но, кажись, и она смуглая? А? Аль
покрасилась?.. Ведь теперь все бабы ходят в штанах и все красятся!..
– Моя Мариуца не красится. Она немножко смугловата. А в детстве,
наверное, была такой же, как вот они.
– Гм... И у тебя одни девчата... Правда, ты еще молод, беш-майор.
Может, будут у вас еще и мальчишки... А вот теперь я знаю, почему ты всю
свою избу облепил зеркалами. Это для того, чтобы вот им, - дедушка указал на
девчонок, - было на что пялить глаза и причесывать лен на головках... Но ты
ослепил нас всех. Я не могу пройти мимо твоего дома, того и гляди врежусь в
стену, коровья башка!
Были бы у Илие мальчишки, рассуждал старик, он не тратился бы на эти
глупые зеркала, в них бы не было нужды.
– Я буду копать и копать, пока не доберусь до мальчиков, мош Тоадер!
– Копай, копай, пока есть чем копать, - замечает старик.
Слышится пронзительный визг кабана, который никак не хочет покидать
свинарник. Отец и Никэ тянут его за уши, за ноги, но свинячий сын отчаянно
сопротивляется. Чует, знать, недоброе. Да и как не чуять, ежели Илие
Унгуряну уже вытаскивает из-за голенища австрийский штык.
– Принесите корыто!
– требует он.
Мама подбегает с деревянным (из ореха) корытом. Кабанчика уже выволокли
из хлевушка и повалили на землю. Год всего прожил он на свете, а мы
вчетвером едва удерживаем его. Илие одним коротким движением бьет его под
лопатку и направляет освобожденную кровь в корыто. Мама, которая сама режет
кур и гусей, теперь отворачивает голову в сторону, чтобы не видеть последних
конвульсий умирающего кабанчика.
– Уходи отсюда!
– кричит на нее отец.
– Тебе жалко его, потому он
никак не может умереть. Не мучай животное, уходи!
Он говорит так потому, что ему и самому жалко кабана. Как никак живое
существо. Целый год за ним ухаживали, кормили, поили, тревожились, когда
кабанчик болел. Радовались хорошей породе, тому, как быстро прибавлял он в
весе. Но подошла осень. Наступали праздники. Никэ готовился к крестинам. Это