Подгоряне
Шрифт:
Кот выскользнул из-под руки хозяина и свернулся в клубок, точно еж,
насторожив при этом уши. В давние времена, подвыпив, кукоаровцы певали
странную песенку:
Ну-ка, выпьем, выпьем, выпьем, Пусть свернется кот в клубок,
Превратившись в колобок.
Кот нош Иона, мяукнув, опрометью умчался в избу. ,
– Ужасно не любит машин, - заметил хозяин.
– Никак не может к ним
привыкнуть...
По всем улицам села двигались грузовики, тракторы, комбайны, стекаясь к
кладбищу. На площадке, у дедушкиного колодца, суетился Илие Унгуряну:
указывал, где какой машине надобно стоять, чтоб не закрыли прохода для
людей. Готовил все для траурного митинга.
– Несут бедных, - говорил между тем мош Ион, - жалко людей. Молодые
ребята. Один даже не успел обзавестись женой. Живу тут рядом с покойниками,
кладбище через дорогу. А привыкнуть к мертвецам не могу...
– Кто же умер?
– спросил я.
– Никто не умер - убились... Возили камень с Реута. У нас строится
большой винзавод. Камень-то возят шоферы нашего совхоза... Ты что, аль не
слышал про это несчастье?
– Нет, мош Ион, не слышал.
– Дали им эти новые машины, а они слишком большие для здешних мостов.
Ребята пожадничали, загрузили кузова до отказа. Ну, один мост и не выдержал,
рухнул под тяжестью - не мешки с початками кукурузы везли, а камень!.. Что
там говорить - погибли славные ребята, в лепешку их раздавила У женатого
осталось двое детишек, мальчик и девочка, от горшка два вершка, крохотули.
Горе с ними!.. М-да-а-а... Черт бы побрал нынешнюю технику!.. Слов нет,
помогает она в работе, облегчает труд, но по нашей халатности может и немало
бед принесть... Совсем недавно бригадир лесничества разбился насмерть.
Носился, как дьявол, по лесу на мотоцикле, ну и... Он не нашенский, не
местный, а женился у нас на учительнице. Хотел вроде тут корни пустить.
Построил красивый дом в Кукоаре, да пожить не пришлось в том доме... Молодая
вдова-учительница продала его и переехала в другое село, к своим
родителям... А теперь вот сразу двое... Такого еще не случалось в Кукоаре...
Навзрыд плакали медные трубы. Народ, как вода, вышедшая из берегов
реки, заполнил все щели между машинами. Женщины, как водится, держйли у глаз
уголки платков и косынок. Мужчины были сумрачно-задумчивы, с посеревшими от
внутренней боли лицами. Родителей погибших вели иод руки. Жена одного из
покойников была похожа на черный призрак, покрытый черным платком, она не
могла даже плакать; глаза были сухи - выплакала до самого донышка. Трубы
рыдали, время от времени перебиваемые глухим уханьем барабана. Шоферы,
трактористы, комбайнеры пооткрывали дверцы своих машин и стояли с
непокрытыми головами рядом с кабинами. Только Илие Унгуряну хлопотал,
командовал, размахивая руками, наводил, по обыкновению, порядок. Плач,
стоны, причитания. Сквозь них, сквозь рыдания оркестра пробивался
погребальный мотив со словами: "Святый боже, святый крепкий, святый
бессмертный, поми-и-и-луй нас!"
То были непривычные, не похожие ни на какие прежние похороны. С
митингом, с теребящими душу речами. С гробами на платформе грузовика,
устланного коврами, обвешанного с внешней стороны платками и полотенцами. Из
медных труб оркестра лились скорбные мелодии траурного марша, перемежаемые
этим самым "Святый боже". Не видно было лишь хоругвей, крестов, свечей. Не
было и попа для отпевания покойников. Правда, кто-то из стариков все-таки
читал из псалтыря соответствующее место.
После того как грузовик с покойниками проехал по расстеленным на его
пути коврам, миновал полога с разложенными на них подношениями - одеждой
умерших, подушками, новыми ведрами, искусственными "деревцами" с конфетами
на ветках, бубликами, сушеными сливами, орехами, кто-то из самых близких
родственников покойных стал раздавать все это людям, чтобы те помнили о
погибших.
Когда первые комки земли застучали по сосновым доскам гробов, уложенных
в могилы, село содрогнулось от рева неслыханного оркестра - это заголосили
одновременно гудки всех совхозных машин. Шоферы, трактористы, комбайнеры
одною рукой вытирали слезы, а другою с ожесточением нажимали на кнопки
клаксонов: так они прощались со своими товарищами, с которыми работали
вместе в жару и холод, в грязи под проливными дождями и в лютые морозы, в
снегах, в зимнюю метельную стужу, и весною, купаясь в ее солнечном
многоцветье. Плакала Кукоара могучими, надрывными голосами совхозных машин.
Было в этих голосах что-то скорбно-торжественное и как бы предупреждающее о
чем-то еще неясном, но грозном и тревожном, призывающем людей к единению, к
солидарности в час испытаний. Гудки машин, слившись в одну
надрывно-протяжную мелодию, наполняли душу торжественной печалью, а
мо-цартовский реквием звал еще к сосредоточенной задумчивости, очищающей и
просветляющей тебя. Яростный рев гудков помимо печали вызывал протест,
возмущение против смерти - он был вроде призывных звуков труб, подымающих
тебя на борьбу с чем-то или кем-то очень страшным и несправедливым.