Шрифт:
Марина Хлебникова
Подкаблучник
Лида Малафеева, рыхлая блондинка с мутной пленкой бельма на левом глазу, презрительно поджала тонкие бескровные губы. Гримаса, выработанная годами сидения за кассой продуктового магазина, в данном случае предназначалась мужу Толику - юркому брюнету в фиолетовых трикотажных "трениках" с обвисшими коленями.
Если бы в голову супругам пришла фантазия совместно заниматься боксом, то им никогда не пришлось бы встретиться на ринге - так разнились их весовые категории. Лида - могучий полутяж. Толик - что-то среднее между весом пера и весом петуха.
Знакомые Толика считали его шустрым, но Лида говорила - вертлявый, поджимала губы и щурила
– Не мельтеши, - строго приказала Лида, потому что тощий Толик метался в скудном кухонном объеме со стремительностью мухи и отвлекал супругу от мирного колупания ногтей.
– Как же, Лидуша?
– муж несколько сбавил темп.
– Надо ж перехватить чего-нибудь перед сменой
– Тебя кормить, только тратиться, - фыркнула Лида, рассматривая его выпирающие ключицы и ребристую грудь.
Толик глянул на нее искоса - непонятно, но смолчал. Неразгаданность взгляда всегда раздражала. Как заграничные слова, которыми так любят бросаться очкастые задохлики из покупателей. Вежливо изругают, а не придерешься: сама дура - раз не поняла!
...Свято веря в популярную некогда воспитательную доктрину "Люди, будьте бдительны!", укрепленную примерами из будней продуктового магазина, Лида в каждом индивидууме изначально подозревала жулика, озабоченного единственной мыслью: "Чего бы хапнуть?" И для мужа Толика исключения не делала. Потому что, как всякая женщина, хотя бы раз в день подходила к зеркалу и с привычным раздражением убеждалась, что она, выражаясь языком советской торговли, товар недефицитный. Можно даже сказать, некондиционный. А потому покупатель, позарившийся на такой, либо сам не первого сорта, либо имеет тайную корысть. А поскольку явных физических недостатков, кроме худобы, у мужа обнаружить не удавалось, Лида подозревала корысть.
"Жилплощадь, - мрачно раздумывала она.
– Вот его коварная цель! Поюлит, повертится, а потом - бац, и развод! И прощай, половина метража!"
Жилплощадь Лиде не с неба свалилась: почти три года ухаживала она за умирающей теткой, терпеливо сносила ее окрики, грубости, капризы - странную месть уходящего живому. В доме стояла невыводимая сырость от кипятящегося на плите бака с бельем, скверно пахло нечистотами - полупарализованная тетка каким-то чудом умудрялась выталкивать из-под себя "утку", чтоб ехидно нагадить в постель. У нее едва действовала одна рука, но этой рукой, которая была не в состоянии удержать даже чайную ложечку, она до синяков щипала Лидку, стоило той приблизиться. Теткины вопли "Люди, караул! Спасите!" слышала вся округа. Соседи судачили, обсуждали змею-племянницу, которой лишь бы уморить поскорее беспомощную старуху. А Лида - без году неделя в городе боялась их до тошноты и нервного заикания. Да если бы и не боялась, не объяснять же каждому, что ум у тетки давно заехал за разум, и потому чудится ей Бог знает что! То она в пещере замурованная. То квартира не ее. То просит остановить поезд, потому что станцию свою она уже проехала. И, как закон, раз в день требует, чтоб Лида поставила ее на ноги и подвела к окну, потому как колючий разлапистый столетник, конечно же, кроме нее полить некому! Лида таскала ее на горбу, лишь бы остановить этот истерический крик, кормила с ложечки, всовывала в немощную руку разные безделицы, как погремушку младенцу, и уговаривала:
– Теть Оль, не кричи! Ну, посмотри, это ж твоя салфеточка... Стал быть, ты дома! Ну, подумай сама, кто б стал твои салфеточки в пещеру носить?..
А как тетку похоронила, стало еще тяжелее. Что ни день - визиты! То из ЖЭКа заявятся, то из райисполкома. Уж очень им хотелось
"...А ну, как и правда, оттяпает площадь?!" Лидины щеки даже слегка зеленели от такого предположения. Она физически чувствовала боль утраты драгоценных квадратных метров, будто у нее отнимали руку или ногу. И потому, хоть и жили они с Толиком уже не первый год, прописывать его не спешила. А он - будто и не замечал! Работал водилой в троллейбусном парке, числился там в общежитии, зарабатывал (неплохо, кстати, зарабатывал), деньги приносил в дом до копеечки, да еще и вредных привычек не имел. А однажды и вовсе высказался: хорошо, мол, что не прописала.
– Чем это хорошо?
– сразу насторожилась Лида
– Я ж очередник, - доверчиво объяснил он.
– Может, комнату скоро дадут
– Комнату?!
– ощетинилась супруга.
– Так ты у меня, стал быть, пересидеть решил временно? В тепле, в достатке перебудешь, а потом тю-тю?!. Будешь в свою комнату девок таскать, а меня - по боку?!.
– Да ты чего?
– опешил Анатолий.
– Я ж к тому, что квартиру и комнату можно сменять на двухкомнатную отдельную! Свободно!
– А мне и так не тесно! Я эту квартиру потом и слезами заработала!..
– Это пока не тесно, - со значением произнес Толик, - а вдруг?..
– Что "вдруг"?
– наступала Лида.
– Может, мамашу свою решил из деревни выписать? Так учти, я - против!
– При чем тут мамаша?
– он болезненно сморщился.
– Я о детях...
– Ха!
– Лида замедлила темп атаки, но не сдалась.
– Дождешься от тебя детей, как же! Одно добро, что фамилия такая, а толку?..
Фамилия у Толика была самая обыкновенная - Пермин. Но чуткое до всякого похабства ухо легко добавляло впереди недостающую буковку и переносило ударение на первый слог. Получалось смешно и неприлично. Так неприлично, что Лида, уж было совсем собравшаяся замуж за Анатолия, неожиданно потребовала:
– Меняй к черту свою поганую фамилию! Переходи на мою!
– Зачем это?
– не понял Толик
– Затем, что и произнести стыдно! Спросят, с кем была, что я скажу? С Перминым? Тьфу!
Но обычно покладистый Толик тут уперся каменно: не могу, говорит, менять фамилию. И дед мой... и прапрадед... Да и засмеют в деревне, скажут, Толька Пермин замуж вышел!..
И Лида, рассудив, что женихи за ней в очереди не давятся, нехотя сдалась. Но не забыла: нет- нет, да и кольнет мужика насмешкой.
– Ох, и вредная же ты, - вздыхал Толик.
– Ну, что тебе до моей фамилии? Небось и у самой не княжеская!
– Но до открытого скандала не поднимался, чем доводил супругу до тихого бешенства.
– Подкаблучник!
– жаловалась она своей задушевной соседке Марусе Антонюк.
– Будто и не мужик вовсе!
Разведенка - Маруся ее тревог не разделяла, посмеивалась:
– Черти тебя крутят, Лидка! Другая б на твоем месте Богу свечку поставила, что попался смирный, работящий, да еще и непьющий.
– Она критически оглядывала подругу и безжалостно добавляла: - Да и вообще, что попался!