Подметный манифест

Трускиновская Далия Мейеровна

Архаров и Шварц переглянулись.

–  Звезда поддельная, сударь, - уверенно сказал Шварц.
– Не станет никто, имеющий подлинную, с ней по пресненским кабакам странствовать…

–  Год назад - не стал бы, - возразил Архаров.
– А что, дядя, этот звездоносец где-то поблизости проживает, не знаешь?

–  Может, и поблизости, приходит по-домашнему одетый. Тесть мой, поди, знал, да помер, а я там третий месяц всего, раньше в Замоскворечье с моей Федотовной жил. Как тесть расхворался - он нас вытребовал…

–  По-домашнему, но со звездой? И крамольные речи произносит?
– уточнил Архаров.
– Ну, что ты забеспокоился, хотел непосредственно мне донести - за это хвалю. Сейчас пойдете со Степаном вместе, посади его в кабаке своем неприметно, чтобы он всех видел, а его - никто, и покажи ему своего крикуна.

–  Коли сим вечером он ко мне будет, ваше сиятельство.

–  Канзафаров, докопайся. Теперь ступайте.

Трактирщик, имя коего Архаров позабыл спросить, и Степан вышли за дверь.

–  Любопытный крикун, - заметил Шварц.
– Коли ко мне вопросов нет, пойду-ка я вниз.

–  Как те двое?

–  Молчат или же выражаются неудобь сказуемо.

–  Во всем запираются?

–  Во всем. Вакула это так зовет - закаменели в грехах. А он уж двадцать лет этим ремеслом занимается.

–  Не сказали даже, кто их на Марфу навел?

–  Ваша милость, для чего бы вам у самой Марфы не спросить?
– осведомился Шварц.
– Пусть бы сказала, чье имя они ей назвали, когда первый воз добра привезли. С чужими бы она дела иметь не стала, а только по рекомендации…

–  Спрашивал, Карл Иванович. Запирается хуже всякого злодея. Не на дыбу ж ее поднимать. И подумай, вот что странно - они пришли с рекомендацией, и она их приняла, а потом - тут же нам выдала. Что сие может значить?

–  Когда впустила да добро от них приняла, проведала нечто такое, что ее мысли переменило.

–  Или же по какому-то знаку поняла, что эти налетчики к ней для того и посланы, чтобы их выдать, - задумчиво сказал Архаров.
– Поди знай все Марфины давние тайные уговоры… Кто-то нам этаким подарком кланяется и дорожку в полицейскую контору торит… потому и не будем пока Марфу трогать…

Это умопостроение показалось Шварцу избыточно сложным, но он промолчал, поклонился и вышел.

–  Абросимов!
– крикнул Архаров. По коридорам понеслось: «Абросимова зовут! Абросимова!…»

Подчиненный прибыл не один, а с Устином Петровым. Они при помощи десятских произвели обыск в комнате некого домашнего учителя, живущего в дворянской семье, и Архаров хотел знать результаты.

–  Ничего значительного, ваша милость, - доложил Абросимов.
– Сдается мне, это был поклеп, домашние божатся, что никакой крамолы учитель не говорил. Человек в годах, тихий… Вот только книжки давал людям читать, а говорить - не говорил… Их мы, которые нашли, отобрали.

–  А что за книжки?

Устин имел при себе корзинку с изъятым добром.

–  Вот чего сыскали, ваша милость, - сказал он, беря оттуда верхнюю, пухлую книжицу, из коей торчали бумажки.

–  Читай, - велел Архаров.

–  Все, ваша милость?

–  Кусок из середины.

Левушка толковал как-то, что ему достаточно, открыв книгу наугад, страницу прочесть - и полное представление об авторе навеки получить. Чего ж не попробовать.

Устин открыл книжицу там, где заложена была первая бумажка.

–  Да тут подчеркнуто чернилами, - сообщил он и прочитал: - «Наша премудрая обладательница печется о домостроительстве, но домостроительство помещичье есть яд империи, когда оно только единого помещика обогащает».

–  Яд империи? Хватит. Чье сочинение?

Устин глянул на потертую обложку.

–  «Трудолюбивая пчела», господина Сумарокова журнал. Старый уже, ваша милость.

–  Выходит, нарочно для того сохранялся, чтобы крамолу к нужному сроку приберечь. Оставь корзину. Сашка разберется. Ступайте… - и тут Архаров вспомнил, что фамилию «Сумароков» секретарь не так давно поминал, то ли всуе, то ли не всуе…

Что-то было связано с Клашкой Ивановым…

Мысль пошла писать вензеля - тут же выплыл в памяти Захар Иванов, потащил за собой почему-то Сергея Ушакова, за Ушаковым явились лица солдат-инвалидов, которых Волконский рекомендовал к использованию в качестве осведомителей…

И, наконец, осчастливила Архарова радостная рожа Федьки - сперва в воображении, и ровно секунду спустя - просунувшись в дверь.

–  Ты чего тут околачиваешься?
– спросил Архаров.

–  Ваша милость, мы ближе к ночи с драгунами выезжаем, может, я тут нужен?

–  Ступай, без тебя справимся. Поспи, коли можешь, ночью, поди, не придется, - ничуть не удивленный таким рвением, отвечал Архаров. Вот коли бы Абросимов его проявил - Архаров бы ушам не поверил. А Федька, натура пылкая и деятельная, не мог поступить иначе.

Вот таков он был - не делая того, что приказано, делал нечто иное, и Архаров, примерно дважды в месяц грозясь батогами, все Федьке прощал. Он слишком хорошо помнил, как Федька, повинуясь мгновенному порыву души, кинулся спасать его от уличного торговца с зачумленным товаром.

Свою драку с Федькой тоже, кстати, помнил…

Дверь распахнулась, на пороге явился возмущенный старик Дементьев.

–  Не до тебя, старинушка, не до тебя!
– тут же торопливо воскликнул Архаров.

–  Вот, вот!
– канцелярист показал издали бумаги, явно принадлежащие Устинову перу.
– Сил моих больше нет! Души моей погубитель! Из-за него в пост скоромные слова говорю! Ведь пишет правильно, когда прикрикнешь! Умеет правильно писать! Все бумаги - на один лад, а этот марака - начнет во здравие, кончит за упокой!…