Подметный манифест
Шрифт:
– Не хочешь быть православным, что ли?
– всеми силами пытаясь придать вопросу шутливость, полюбопытствовал Архаров.
– Ты же вон и в Гребневский храм забегаешь, и в Ивановскую обитель ходишь.
– Нельзя мне, сударь, принимать православие. По его законам жить не смогу, а нарушать закон не приучен, - сказал Шварц.
– Я должен быть таков, как я есть, иначе вам, сударь, и всей полицейской конторе туго придется. А коли приму православие - то многого уж замышлять и делать не смогу.
– Так кто же ты?
– Бог меня знает.
Но в этом ответе не было недоумения пред непонятным и неизведанным. Шварц лишь хотел сообщить Архарову, что именно перед Богом держит отчет, Бог самолично мерит его поступки, и этого немцу Шварцу вполне достаточно - Бог его знает, а прочим его разуметь не обязательно.
– Поехали ко мне ужинать, Карл Иванович, - вдруг сказал Архаров.
– Коли ты такой уж верноподданный. Праздновать - так праздновать.
Он не был особо чувствителен - но, как всякий одинокий человек, мог вдруг остро ощутить чужое одиночество.
– Премного вашей милости благодарен, - отвечал Шварц, не показывая удивления.
– Позвольте мне лишь вниз за узелком спуститься.
В узелке оказались крашеные яйца, которые немцу понадарили его кнутобойцы. И это уже довольно развлекло Архарова, а Шварц еще добавил озабоченно:
– Первым делом следует зайти к Клаварошу и подарить ему яйцо. Ибо посещение больных и скромные им дары способствуют исцелению.
– Яйцо, Клаварошу?!.
Архаров рассмеялся - немец, не желающий креститься, несет католику-французу самое что ни на есть православное крашеное яичко!
– Что же еще дарить в светлый праздник Воскресения Христова?
– спросил Шварц и сам себе ответил: - Таков порядок.
На Пречистенке он первым делом понес подарок Клаварошу, и Архаров, от души веселясь, последовал за ним - страшно захотел увидеть сию удивительную процедуру.
Клаварош уже вовсю разговаривал, сидел - когда ему под спину подтыкали подушки, - сам ел и пил, но ходить Матвей ему еще не позволял. Он принял яйцо без особого удивления - архаровская дворня, вернувшись с пасхальной заутрени, задарила его и яйцами, и кусками куличей, и ближе к вечеру - всякими деликатесами с барского стола. Француза в доме любили, особенно женщины.
Шварц не видел его с того вечера, как Клаварош, ругаясь, отправился в рейд вместе с полицейскими драгунами. Разумеется, они тут же заговорили о подробностях. Многое Клаварош узнал от Левушки Тучкова, от Федьки, от прочих архаровцев - когда они, сопровождая обер-полицмейстера, оказывались у него в доме, то непременно забегали к товарищу. Пока Матвей запрещал ему говорить, он только слушал. Теперь же и сам стал задавать вопросы. Ему хотелось знать, что выплыло на свет Божий при допросах.
– Да то же, в сущности, что было известно со слов господина Тучкова, - сказал Шварц.
– К ним доподлинно приезжал некто в санях, толковал с их предводителем приватно, однако схваченные клянутся и божатся, будто предводитель погиб во время рейда, будучи застрелен на льду реки Серебрянки. Я предполагаю, что они выгораживают одного из своих по имени Памфил…
Архаров усмехнулся - он так и предполагал, исходя из имени налетчика, но Шварцу пока не говорил - чтобы не мешать его дознанию.
– … но наш Ваня убежден, что Памфил был лишь помощником предводителя, и то - плохо исполняющим обязанности помощником. Я склонен ему доверять, - продолжал Шварц, а Архаров насупился.
– Он выразился так: я бы, оседлав Владимирский тракт, таковое мудило за одни кулаки при себе держал, своих чтобы не марать, а думал бы сам.
– А кто к ним приезжал той ночью - дознались?
– спросил Клаварош.
– Господин Тучков рассказывал, будто в минувшие ночи кого-то выслеживал на острове, но даже голоса толком не слышал. О нем налетчиков спрашивали?
– Все на покойного своего вожака валят, - вместо Шварца сказал Архаров.
– Памфил, правда, врал, будто чей-то кум, или сват, или я уж не ведаю кто, будто провиант привозил. Карл Иванович, вели Ване доискаться правды.
– Кум или сват?
– переспросил Клаварош.
– Какой же он беглым земледельцам родственник, когда он дворянского звания?
Вот тут Архаров и онемел.
– Сие для меня новость, - преспокойно сообщил Шварц.
– Ты, сударь, где же его встречать изволил?
– На мосту, - и Клаварош наконец рассказал про выезжавшие с острова сани, про беззвучную стычку, про бритое лицо.
– Мать честная, Богородица лесная!
– воскликнул Архаров.
– И ты молчал!
– Ему господин Воробьев приказал молчать, - вступился Шварц.
– И куда побежал тот бритый господин?
Кдаварош стал мучительно вспоминать. Оказалось - как раз этого он и не заметил. Потому что наконец появились вспугнутые Иконниковым грабители.
– Узнать его сможешь?
– строго спросил Архаров.
– Вряд ли, ваша милость. Ночью трудно разглядеть. Но надо отыскать тех, кто был вместе с ним в санях, - сказал Клаварош.
– Один упал вниз с моста. Один куда-то пропал.
– Черти б его драли… - Архаров задумался, соображая, как же теперь быть. За телами были на следующий день отправлены драгуны и увезли их куда-то для похорон, поди теперь знай, которое тело где подобрали.
Было уже довольно поздно, когда Архаров со Шварцем, Левушка и Саша Коробов уселись наконец ужинать. Левушка после визита к князю Волконскому был зол - Архаров и сам понимал, что нельзя его туда брать, но князь знал о присутствии в Москве поручика Тучкова, отказываться от приглашения - наживать себе врага. Такое количество всего московского, включая фальшь, было и для самого Архарова трудновыносимым. Левушка же, виня себя в гибели родственниц, нуждался не в том, чтобы его злили, а в том, чтобы осторожно отвлекали и развлекали. Лучше всего это получалось у его приятеля Саши. И за столом архаровский секретарь завел речь о каких-то грамматических тонкостях и высоких материях, для обер-полицмейстера вовсе непостижимых.
– Все науки и искусства суть прилагательные, - вдруг сказал Шварц.
– А что же тогда существительные?
– спросил возмущенный таковой безграмотностью Саша, готовый к грамматическому спору.
– Существительна есть наука фифиология.
Архаров уставился на Шварца с немалым удивлением. Не то чтобы он разбирался в науках - однако название прозвучало очень уж смешное.
– И каков предмет сей науки?
– Саша уже был готов перейти в атаку.
– Предмет ее - умение пользоваться людьми и своевременностью. Из прилагательных искусств же наиважнейшие - искусство терпеливо сидеть в засаде и искусство ловить случай за шиворот.