Подметный манифест
Шрифт:
Это было сказано даже с некоторым изяществом.
– То есть, сие - по нашему ведомству, - одобрил науку Архаров.
– Будешь, Карл Иванович, главным фифи…
– Фифистом, - подсказал Левушка.
– Коли есть софисты, отчего не быть фифистам?
Архаров расхохотался.
– Осталось только сыскать тех людей, коими мы, фифисты, будем пользоваться, - продолжал Левушка.
– И определить область, в коей они пригодятся.
– Область сия для меня исключительно полицейская, - отвечал Шварц.
– И тут мы имеем перед собой три пути. Непременно найдутся охотники, которые пожелают помочь полиции безвозмездно. Кабы ваша милость Никола й Петрович была несколько галантоннее, то сыскались бы охотницы. Второй путь - покупать услуги за деньги. Поверьте, не самый худший. Третий же - покупать услуги в обмен на молчание.
– Ты о чем, черная душа?
– насторожился Архаров. Теперь лишь до него дошло, что разговор затеян неспроста. Раньше Шварц, даже будучи зван к столу, никогда не упоминал науку фифиологию.
– Допустим, некая особа в молодые годы понаделала дурачеств, и ей теперь ни к чему, чтобы об этом вся Москва гудела. Коли знать про те дурачества в подробностях и разумно поговорить с той особой, она согласится сотрудничать…
– Та-ак… - протянул Архаров. Хитрый Шварц нарочно сделал сие предположение в обществе Левушки и Саши, да еще и замаскировав его под новый поворот застольной беседы. Скажи он такое в полицейской конгторе - Архаров живо прекратил бы фифиологические рассуждения.
– Вспомните того же господина Вельяминова. Петиметр во многие дома вхож, а меж тем у нас припасены его дурацкие векселя, выданные французским мазурикам. И его весьма огорчит, коли господин обер-полицмейстер предъявит их престарелой тетушке, способной сгоряча лишить наследства. Вот образец применения фифиологии. В области чистой теории, ваша милость.
Но Шварц отнюдь не теорию имел в виду. Он понимал архаровскую тревогу и предлагал разумный способ собрать верные сведения. Другое дело, что дворянину, офицеру, полковнику сей способ применительно к людям его круга казался неприемлемым.
– Ну, коли Вельяминов… Его, дуралея, припугнуть сам Бог велел, - согласился Архаров.
– И показывать ему сии векселя каждый месяц, дабы от дурачеств удержать. А что, Тучков, и ты, поди, портному или башмачнику должен? Говори, не стыдись - для праздничного дня я тебя из ямы выкуплю!
Московские купцы имели такое обыкновение - выкупать из долговой тюрьмы, она же - «яма», несостоятельных должников. Вообразить в таковом положении поручика Тучкова было верхом комической нелепости - даже Шварц засмеялся. Тем опасный разговор о науке фифиологии и удалось погасить.
Потом Архаров решил, что Шварцу лучше ночевать на Пречистенке - немец немного выпил, куда ему тащиться? Опять же - места всем хватит.
Особняк угомонился, все разбрелись по своим комнатам, и тишина стояла примерно до второго часа ночи.
Архаров проснулся оттого, что Никодимка осторожно дергал одеяло.
– Ваши милости Николаи Петровичи, - шептал камердинер, - просыпайтесь, Христа ради, беда стряслась…
– Пошел к монаху на хрен, - пробормотал Архаров.
– Ваши милости, не извольте гневаться, открывайте глазки… ножки на пол спускайте…
– Что?!
– взревел заспанным басом Архаров, ощутив на своей босой ступне шарящую руку. Никодимка в услужливости не знал разумных пределов и пытался усадить спящего хозяина как можно нежнее и деликатнее. Но Архаров от изумления брыкнул его, что было дури. Никодимка, вскрикнув, так и сел на пол.
– Что стряслось, я тебя спрашиваю!?
– К вашим милостям… гости к вашим милостям!…
– Какие, хрен им в зубы, гости?!
За окном была сплошная чернота, по ощущениям - ночь только начиналась.
– Ваши милости, Николаи Петровичи! Она грозится весь дом по кирпичику разнести! А я знаю - она-то может! Она и из пушки стреляла!
– Кто из пушки стрелял?
– спросил ошарашенный Архаров.
– Да Марфа же!
– Какая Марфа?
– Наша… ваша… из Зарядья Марфа! Прибежала, ваши милости требует, ругается матерно…
– Она что, пьяна?
– Ваших милостей домогается, - твердил взволнованный Никодимка, пока Архаров, несколько проснувшись, не понял: Марфин гнев для него все еще страшнее недовольства господина обер-полицмейстера.
– Шлафрок подавай, - распорядился он.
– А Марфу сюда веди.
– Сюда, в ваших милостей спальню?
– Пошел вон.
Архарову было решительно все равно, что подумает камердинер - ему не хотелось выбираться из тепла, спускаться по лестнице. А Марфа уже столько мужиков перевидала, и одетых, и раздетых, и в постелях, и под постелями, что ее целомудрие не пострадает.
Не успел он согреть собой изнутри теплый розовый шлафрок на меху, как Марфа явилась. И тут же стало ясно, что Никодимка соврал - она отнюдь не ругалась, не грозилась, а встала у порога, тяжело дыша и дергая край шали, кое-как намотанной на голову поверх чепца.
– С чем среди ночи пожаловала?
– сердито спросил Архаров.
– Батюшка Николай Петрович…
Он уставился на сводню, немало удивленный - Марфа была в смятении. И батюшкой его называла крайне редко… может, где нашкодила?…
– Ну, говори.
– Уж и не знаю, как сказать…
– Ты - да не знаешь?
Она развела пухлыми руками.
– Ну, так что стряслось-то? Блоха с печки упала?
– подсказал обер-полицмейстер.
– Ох, еще того почище! Я чуть мимо лавки на пол не села.
– Ну так скажешь ты или нет?!
– прикрикнул Архаров.
– Да скажу, затем ведь к тебе и бежала. Иван Иваныч мой вернулся…
– Кто?!?
– Архаров даже подскочил на кровати.
– Иван Иваныч мой, - повторила Марфа.
– Думала, мерещится… меньше на ночь сладкой наливки пить надобно… а он стоит в дверях и повторяет: да я это, Марфушка, я, я самый… Сказывали, помер в каторге, а он - вот он, стоит, за косяк держится…
– Каин?!
– Каин…
– На Москве?
– У меня, отсыпается.