Подметный манифест
Шрифт:
– Допросится старая ведьма… - проворчал Архаров.
В переводе на общеупотребительную речь это значило: Марфа наверняка умудряется устраивать встречи Ивана Ивановича Осипова, он же Каин, с нужными ему для его злодейских умыслов людьми, но она баба ловкая и водит за нос наружное наблюдение. Кончится же для нее эта игра визитацией в нижний подвал, где с ней, с толстомясой, нежничать не станут.
Шварц вдругорядь развел руками - и Архаров понял без слов: таковой глупостью он, обер-полицмейстер, лишь распишется в своем бессилии перед каторжником Ванькой Каином. И кто ж тогда на Москве - кот, кто - крыса?
Но что-то же следовало делать!
Что Архаров сразу не откликнулся на призыв Каина, было правильно - еще недоставало, чтобы московский обер-полицмейстер прискакал к каторжнику, как дворовая шавка по первому свисту. Однако прошло достаточное время, и упрямство Архарова в соблюдении достоинства уже могло показаться Каину нелепым. Хуже того - он мог подумать, что теперешний обер-полицмейстер просто боится этой встречи.
И вся полицейская контора, поди, так уже думала.
Архаров же действительно чувствовал себя дико, несуразно, омерзительно, словно бы, надев чужой шлафрок, забрался в чужую постель - а тут и хозяин пожаловал. Ну да, пожаловал тот, кто умел держать этот город в ежовых рукавицах, а у Архарова так еще не получалось. Каин недолго бы разбирался с тайным притоном французских шулеров. Но отнюдь не так, как это проделал Архаров, - он бы обложил шулеров непомерной данью, и они какое-то время, возможно, делились с ним своими немалыми доходами, потом же, плюнув, убрались из Москвы восвояси.
И еще он боялся, что не справится с Каином - как боится молодой сильный пес старого волкодава, потрепанного в схватках, растерявшего половину зубов, но довольно знающего тайные собачьи ухватки, чтобы кому угодно вцепиться в горло.
– Ступай, - сказал Архаров мрачно.
Шварц без единого слова вышел. У дверей уже дожидался Захар Иванов - судя по довольной физиономии, он докопался наконец, какое такое привидение завелось у богатого купца Евсеева, стонало и кряхтело на чердаке, зажигая в пустых комнатах свечи и гремя в печных трубах то ли камнями, то ли железяками.
Архаров выслушал донесение Иванова: все было просто, хитрый приказчик выживал купеческое семейство, имея свои виды и на дом, и на хозяйскую племянницу, свою сообщницу. Это история несколько развеселила Архарова, а вот когда на пороге объявился взъерошенный Федька, он опять надулся.
– Все тебе неймется?
– спросил он сурово.
– Сгинь с глаз моих.
– Ваша милость, княжна Шестунова вернулась!
– воскликнул Федька.
– Одна! А где госпожа Пухова - никто в доме знать не знает!
Он тяжело дышал - извозчик не довез его до самой Лубянки, у Охотного ряда сцепились две фуры, ни проехать, ни пройти, и он от нетерпения побежал так, что быстрее никому бежать невозможно…
– Скоро же ты обернулся, - неодобрительно буркнул Архаров.
– Из своих извозчику платил… ваша милость, проверить надобно!… Ну как госпожа Пухова в беду попала?…
Насчет платы извозчику Архаров сильно сомневался, но с Федьки бы сталось сколько-то пообещать за скорость. Заплатить - это уж другое дело…
Обер-полицмейстр вздохнул. Да, Каин, возможно, иначе обошелся бы с шулерами - и кого-то из них подняли бы однажды утром на берегу Москвы-реки с проломленной башкой. Он и с хвалеными московскими аристократами, помогавшими обыгрывать простофиль, иначе бы обошелся - так, что князь Волконский не докопался бы вовеки, куда делись эти господа. Архаров чувствовал, что дело о французской шайке он не довел до конца, что-то очень важное повисло в воздухе - словно вопрос, на который уж вовеки не дождаться ответа.
Конечно же, Каин был не вправе требовать с него, Архарова, отчета в обер-полицмейстерских трудах, но вот именно история с шулерским притоном казалась самому Архарову весьма уязвимой. А тут еще девица Пухова, которую он велел поскорее увозить из Москвы…
– Вели мой экипаж подавать, - сказал Архаров Федьке.
– Поеду к старой дуре.
И усмехнулся, вспомнив, как выговаривала эти слова Марфа.
Федька выскочил и понесся по коридору и лестнице, громко призывая кучера Сеньку.
Садясь в карету, Архаров обнаружил его у заднего колеса, готового вскочить на запятки.
– Садись, - велел он.
– По дороге доложишь - где встретил, как все было…
И взял едва ли не дрожащего от возбуждения Федьку в карету.
До Воздвиженки, где жила старая княжна Шестунова, было недалеко - Федька рассказал, какова была карета, что увезла Вареньку, и предположил, что, свернувшая на Тверскую и умчавшаяся вскачь карета поворот сделала не скоро, а уже у где-то возле Козьего болота. То есть, девицу увозили подалее от Воздвиженки.
– И что отсюда следует?
– спросил Архаров.
Федька огорченно пожал плечами - пока еще ничего не следовало, а так хотелось найти ниточку, потянуть, вытащить нечто важное, разобраться!
Дом старой княжны был именно таков, чтобы Архаров вообразил его квинтэссенцией старой Москвы, той Москвы, в которой видел теперь своего наиглавнейшего врага, той, с которой управляться следовало способами и ухватками Ваньки Каина, потому что добра она не понимала. Сенные девки, богомолки, приживалки, дурно одетые и причесанные лакеи, свора мосек, от порога встретившая его буйным лаем, даже тот особый запах, что свойствен старому деревянному дому, где живут, не слишком соблюдая чистоту, - все вызывало в нем решительное неприятие.
Марья Семеновна, узнав, кто к ней прибыл с визитом, перепугалась и засуетилась. Архарова отвели в гостиную, и он, тоскуя от безделья, ждал, пока старую княжку утянут в шнурованье, уберут ей волосы, взгромоздят наколку из лент и кружев, набелят и нарумянят широкое лицо.
Его утешало лишь то, что Федьке, ждущему в карете, еще тоскливее.
Наконец Марья Семеновна появилась, сопровождаемая Татьяной Андреевной и еще двумя пожилыми родственницами. Она не могла, будучи девицей, оставаться наедине с мужчиной, и всячески подчеркивала соблюдение приличий.