Подметный манифест
Шрифт:
– Ну вот, батюшка Николай Петрович, пожаловал!
– сообщила она Архарову так, как ежели бы он сего не знал.
– Навестил! Сейчас девки мои на стол соберут, кофей подадут. Каково поживаешь, батюшка?
– Добрый день, сударыня Марья Семеновна, - сказал, вставая и кланяясь, Архаров.
– Потолковать пришел. О вашей воспитаннице девице Пуховой.
– Да что ты, мой батька, все о ней да о ней?
– удивилась старая княжна, как если бы сама не посылала за Архаровым карету, когда Варенька пропала из дому.
– Есть, стало быть, причина.
– И что ж за причина?
– Видели вашу воспитанницу в Москве в обществе некоторых особ, - туманно отвечал Архаров.
– Коли она дома, то мне охота с ней переговорить. Для того сам к вам приехал, а не стал просить вас ко мне в полицейскую контору жаловать.
И тут старую княжну выдали руки.
– Да как же вы, батюшка, могли ее в Москве видеть, когда она… - произнесла Марья Семеновна с недоумением, близким к возмущению, и ее рука, правая, обремененная перстнями, приподнялась над юбкой, задержалась напротив груди, пальцы собрались вместе, потянулись к уху и стали зачем-то поправлять тяжелую сережку.
– Что - она?
– В Санкт-Петербурге осталась, - несколько неуверенно продолжала старая княжна.
И Архаров понял - ему врут.
Стало быть, Федька не ошибся, он видел Вареньку, и вокруг девицы опять нечто затевается.
– Должно быть, вас, сударыня, поздравить можно, - сказал, внимательно следя за лицом и руками Марьи Семеновны, Архаров.
– Не иначе, как воспитанницу замуж выдаете.
– Да пора уж, - радостно согласилась княжна, довольная, что разговор ушел от опасной темы.
– Сколько ж можно в девках сидеть?
– А кто жених?
Тут собеседница несколько смутилась.
– Вам, батюшка, ведомо, что у нее, у Вареньки моей, в столице знатная родня… Стало быть, они и сговорили… Мне разве докладывают? Я ее с младенчества воспитала, ночей не досыпала, все лучшее для нее, для Вареньки, а как замуж выдавать - так ее знатная роденька у меня ее и отнимает…
Огорчение было неподдельным.
– Точно ли госпожа Пухова в Петербурге?
– переспросил Архаров.
И тут старая княжна проявила неожиданную находчивость.
– Как я оттуда уезжала - она там оставалась, у роденьки своей под крылом!
Архаров, хмыкнув, кивнул - он услышал и увидел что-то вроде правды. Выходило, что Варенька приехала в Москву несколько позже.
Но однажды старая княжна уже врала ему о воспитаннице - утверждала, будто ее искать не надобно более, будто бы сыскалась в Санкт-Петербурге. А стоял за этим, судя по всему, некий кавалер, который, как тогда было очевидно, и приказал бедной Марье Семеновне отчаянно врать, чтобы полиция прекратила розыски. Звался же он - князь Горелов-копыто, и как раз за него хотели сговорить девицу загадочные столичные родственники…
А он, язви его в печенку, связался с парижскими шулерами…
Вся эта история, как Архаров и полагал, не получила своего завершения в разгроме притона. И князь, без вести пропавший, похоже, объявился и плетет какие-то интриги. Вряд ли он вступил на путь добродетели - так подумал Архаров и тихо обрадовался: кажись, появилась возможность взять след!
– Статочно, ваша воспитанница, замуж выйдя, будет вас в Москве навещать, - предположил он.
– Да что ей теперь до Москвы! В столице-то веселее! В столице-то гулянье - не в пример здешнему, и двор там, и балы задают! Чего ей приезжать?
Марья Семеновна старалась увести обер-полицмейстера от мысли, что Варенька способна вновь оказаться в Москве, и он поддался, заговорил рассудительно о том, что было ей близко и понятно:
– Так это в молодости, сударыня, и балы, и гулянья. А как пора настает о душе подумать - так многие в Москву перебираются. Я вон сам смолоду не представлял, как в ином месте, кроме Санкт-Петербурга, жить возможно. А теперь который год в Москве - и доволен… Да и многие, я замечаю, Москвой более, чем Санкт-Петербургом довольны…
Тут Архаров даже совершил некоторый подвиг - попытался умильно улыбнуться.
Улыбки ему не давались. Он мог хохотать, мог ухмыляться, и тем все ограничивалось. Сама его крупная физиономия протестовала против нежного приподнимания уголков рта, это движение было ей бесконечно чуждым.
Но Марья Семеновна не заметила противоестественной гримасы обер-полицмейстера - она почуяла, что явился благодарный слушатель, и прямо расцвела.
– Так ведь и я того же мнения, батюшка Николай Петрович! Да только все не так просто, не ангелы мы, чай… Ты молод еще, а я-то была ко двору представлена еще при государыне Анне Иоанновне, - мечтательно произнесла старая княжна.
Можно было ожидать длительного и подробного мемуара со всеми подробностями, включая цвет чулок и имена сенных девок. Архаров сжал зубы и вознамерился перетерпеть эту муку стоически, но княжна была на редкость деловита.
– Меня-то полюбили бескорыстно, я еще дитем была, пятнадцати лет, а случались всякие стычки и контры. Иной, чтобы в Сибири не оказаться, лучше сам во благовременье столицу покидал. А куда ехать? В Москву! В Москве-то обласкают! За границы так просто не пускали. Потом, как государыня Елизавета на трон взошла, многие дамы былого двора пораскинули - царица молодая, они уже в годах, уживутся ли - неведомо, ведь они ей большого уважения не оказывали, куда деваться? Да в Москву! Потом государь Петр Федорович чудесил. Мне княгиня Дашкова сказывала - как сына в отставку было упекли.
Архаров княгиню Катрин Дашкову, былую подружку государыни Екатерины, знал и подивился - ее сын Мишенька при Петре был еще, поди, в пеленках. Потом догадался - для старой княжны Шестуновой теперешней молодой княгини Дашковой, жившей в Петербурге да по заграницам, наезжавшей в Москву нечасто, просто еще не существовало, а была лишь старая - матушка покойного мужа Катрин Дашковой. Как много лет назад при дворе говаривали - Като маленькой, потому что «большой Като» была великая княгиня, ныне - царица.