Подпись «Пикпюс»

Сименон Жорж

Любопытно, что следователь не ошибся, бросив в начале разговора: «Ваш Октав Ле Клоаген».

– В котором часу ему доставлена повестка?

– Давайте прикинем. Сейчас одиннадцать. Значит, рассыльный должен был попасть на бульвар Батиньоль около десяти тридцати.

– Где состоится освидетельствование?

– Сначала на квартире Ле Клоагенов. В случае необходимости эксперты отвезут старика в какую-нибудь из своих клиник. Хотите присутствовать?

– Пожалуй, да.

– Итак, до скорого, дорогой комиссар.

Разумеется, Мегрэ несколько задет тем, что

к такой мере прибегли, не посоветовавшись с ним. Правда, сегодня он запоздал на набережную Орфевр, а его искали.

Но помрачнел и словно отяжелел он не только от обиды. Ему кажется… Как бы это сказать? Его Ле Клоаген… Вот именно… Ему кажется, что только он способен проникнуть в душу странного старика. С самого начала, с приезда на улицу Коленкура, этот человек волнует его, и что бы ни делал комиссар, он не перестает думать о нем. Мысль о Ле Клоагене не оставляла его ни в кафе, где он с одного взгляда отыскал «Пикпюса», ни в кабинете г-на Друэна, хотя по видимости он занимался там исключительно Маскувеном и г-ном Блезом.

– Входи, Люкас.

Люкас, бесспорно, в курсе событий: недаром он украдкой поглядывает на своего начальника.

– Кто из наших сейчас на бульваре Батиньоль?

– Жанвье.

Мегрэ стоит у распахнутого окна, и – странное дело! – ему вспоминаются стихи, заученные наизусть еще в школе:

Пусть чисты небеса, пусть безмятежно море – Как встарь, мрачат глаза вдове матросской горе…

Не относится ли это отчасти и к нему? Сена течет в атмосфере подлинного апофеоза. Глядя на суетливых, как муравьи, прохожих, невольно думаешь, что весь Париж захлебывается радостью жизни. Люди удят рыбу, бассейны переполнены купальщиками, улицы и бульвары заполнены симфонией автомобильных гудков, которая вместе с мелкой золотой пылью возносится к безупречно голубому небу.

Пусть чисты небеса…

Необычное у него все-таки ремесло! Два удара ножом в спину женщины, которую он никогда не видел… Старик, исходящий потом от страха… Служащий фирмы, бросающийся в Сену с Нового моста… Кричаще вульгарный календарь в кафе на площади Республики…

– Что нам делать, шеф?

– Как там господин Блез?

– Как обычно. Сейчас, видимо, направляется на биржу. За ним идет Рюэль.

Поиски зеленой спортивной машины и брюнета с двумя золотыми зубами тоже безуспешны. Служаночка молочника Эмма целыми днями наблюдает за улицей в надежде увидеть своего красавца автомобилиста и не опознает ни одной предъявленной ей фотографии.

– Соедини меня с туристическим агентством на площади Мадлен. – Комиссар все с тем же озабоченным видом берет трубку. – Алло! Мадмуазель Берта? Говорит Мегрэ… Да… Нет… Напротив… С ним все в порядке – через несколько дней выпишется… В котором часу у вас перерыв? В полдень?.. Я не очень обременю вас, если приглашу позавтракать со мной в каком-нибудь ресторанчике поблизости от вашей службы?.. Что, что? Хорошо… До скорого.

Он берет такси и вылезает из него как раз в ту минуту, когда все учреждения на площади Мадлен и Бульварах выплескивают на тротуар поток служащих. Комиссар тут же отыскивает глазами красную

шляпку и свежее личико с ямочками на щеках, которое, несмотря ни на что, выражает легкое беспокойство.

– Уверяю вас: ничего не случилось. Просто мне захотелось поболтать с вами.

Прохожие поглядывают вслед парочке: везет, однако, этому пожилому дяде!

– Закуски любите?

– Обожаю.

Мегрэ выбирает ресторанчик, рассчитанный на постоянных клиентов, – закуски там свежие и в большом выборе. Садятся они с Бертой у окна. Все это смахивает на кутеж, тем более что комиссар заказал бутылку эльзасского, длинное горлышко которой выглядывает из ведерка со льдом.

– Скажите, мадмуазель Берта, когда ваши родители умерли, но вы продолжали учиться благодаря помощи Маскувена… Грибков положить?.. Так вот, я полагаю, он поместил вас в какой-нибудь пансион?

– Да, к монахиням в Монморанси.

– Это, наверно, недешево ему стало?

– Мне было так стыдно! Я знала, что зарабатывает он немного. Но Жозеф твердил, что он в неоплатном долгу перед нашей семьей… Уверена, он порой голодал, лишь бы у меня было все необходимое.

– Долго вы пробыли в пансионе?

– До восемнадцати лет. Я вам уже говорила, что хотела из экономии поселиться с ним, но он не соглашался. Вот тогда он и снял мне квартирку в квартале Терн.

– Меблированную, разумеется?

– Нет. Он не любил меблирашек. Считает, что девушке они не подходят: там всегда убого и грязно.

– Это было пять лет назад? – уточняет Мегрэ.

– Верно. Вы правильно подсчитали. Мне сейчас двадцать три.

– Скажите, мадмуазель, вас не очень затруднит показать после завтрака вашу квартиру такому старому сычу, как я?

– Ни капельки не затруднит. Только… Что я скажу привратнице?

– Что я друг Маскувена. Она ведь знает, что он в некотором роде ваш брат?.. Ешьте, ешьте, пожалуйста. Я порчу вам аппетит своими нелепыми вопросами.

Слава Богу, он не один! В зале есть и другие мужчины его возраста, которые завтракают тет-а-тет со столь же молодыми и почти столь же миленькими особами.

– Нет, нет, я требую, чтобы вы заказали что-нибудь на десерт.

Комиссару кланяется кто-то, кого Мегрэ не узнает, вернее, не узнает сразу и с кем здоровается в свой черед. Лишь через несколько минут он вспоминает, что это продувной банкир, которого он дважды отправлял в предвариловку.

Такси. Девушка смотрит на часы.

– Нам надо поторапливаться. В два я должна быть на службе.

Оживленная площадь Терн, за нею тихая улица.

– Это здесь. В доме есть лифт. Шестой этаж. Три крохотные, но веселенькие комнатки, гармонирующие с юностью м-ль Берты.

– Как видите, у меня все просто. Я не хотела, чтобы он тратился. Но Жозеф сказал, что случай исключительный, – он добился уплаты помесячно.

Мегрэ ожидал увидеть готовую стандартную мебель. Ничего подобного! Не роскошь, конечно, но каждая вещь – высокого качества… Двадцать тысяч? Двадцать пять?

– Кухню посмотрите?.. По вечерам я готовлю сама. У меня горячая вода. А всякие отходы…