Подполье на передовой

Андрющенко Владимир Ануфриевич

Сучков взял одеяла и двинулся за девушкой, неуверенно нащупывая ногами путь, закрытый горой одеял, которые он нес впереди себя.

Зина поставила посреди коридора ведерко с веником, показала немцу знаками, что она собирается делать с одеялами, и пошла с Сучковым к выходу, но за поворотом свернула в палату Натальи Архиповны. "Тетя" показала ему на узел, принесенный Зиной. Он повернулся к Зине.

– Вам надо переодеться, - сказала она лейтенанту.

– Торопитесь... тетя в коридоре отвлечет немца.

Сучков быстро переоделся в женское платье, хмыкнул, повязывая косынку, окликнул Зину,

стоявшую к нему спиной:

– Окиньте критическим взглядом...

Зина быстро обернулась к нему, отступила на шаг, склонив голову, внимательно осмотрела наряд.

– Сойдет, - решила она.
– Теперь слушайте. Смело идите мимо часового. По выходе сверните направо. На углу из разрушенного дома к вам выйдет паренек в сером осеннем пальто, на левой руке - черная повязка. Спросит: "Вы не боитесь одна ходить до городу?"

Ответите: "А нас двое. Скоро подруга подойдет". Тогда он поведет вас дальше. Остальное вам объяснят на месте. Меня не ждите.

Сучков хотел было поблагодарить девушку, но та перебила его:

– Не медлите! Каждая секунда дорога.

Сучков, стараясь делать не очень широкие шаги, заспешил к выходу. Зина видела в окно, как он сбежал со ступенек, как прошел мимо часового и скрылся за воротами. Тогда она пошла к раненым. Они сидели вдоль стены, весело перекликались с "матерью-кормилицей". Девушка подошла к. одному из раненых, спросила:

– Это вас называют боцманом?

– Допустим, рыженькая, меня. А что?

– Вы мне поможете?

– Могу, сестренка. И не только в этом, - ответил боцман, поднимаясь с пола.

Немец-дежурный перестал жевать яблоко, которым его угостила Наталья Архиповна, отделился от стены, лениво, но строго спросил:

– Вохин?

– Арбайт, - улыбнулась Зина.

– Можно... можно...
– буркнул немец.

Забирая одеяла, боцман шепотом спросил Зину:

– Старшой ушел?

– Ждите весточки, - успела сказать Зина и пошла по коридору.

Свернув за угол, она на носках побежала к выходу. На ходу сорвала фартук, швырнула его в подвернувшуюся урну, выскочила на крыльцо и, приняв независимый вид, подошла к часовому, потянула за платок, в который были завернуты продукты. Немец удивленно глянул на нее. Зина ничего не сообразила от растерянности и только сказала, улыбаясь:

– Гут.

Часовой тоже улыбнулся и сказал:

– Гут. Карош!

– Еще принесу, - ответила Зина и, взяв платок, сбежала с крыльца.

Разговор

начистоту

От пережитого нервного напряжения и непривычных физических усилий - он все-таки был еще слаб - Сучкова бил озноб. Накрытый двумя одеялами, поверх которых Екатерина Петровна Боднарь набросила свое старенькое меховое пальтишко, лейтенант дрожал так, что скрипела железная койка. Бондарь заботливо поправила одеяла, постояла, потом, осторожно ступая по скрипучим половицам, открыла дверь в соседнюю комнату, где шло совещание штаба. Войдя в каморку, Боднарь остановилась у дверей, вопросительно посмотрела на Островерхова. Тот чуть заметно кивнул и снова обернулся к говорившему. Екатерина Петровна стала вслушиваться в нервный говор выступавшего Свиркунова.

– Я, конечно, только связной. Мне неизвестны все планы штаба. Но я чувствую: готовится наступление наших войск. И мы должны поднять в тылу восстание. Я сам его организую, дайте мне группу людей, которых вы намерены переправить к партизанам. Мы отсиживаемся в чуланах, носим какие-то сведения партизанам. А где же боевые действия?

– Не дело он предлагает, - отозвался Юнашев.
– Авантюрой попахивает.

Островерхое промолчал. Молчали и другие подпольщики.

– Ну вот видите?
– воспользовавшись минутной заминкой, Свиркунов приободрился.
– Я и предлагаю: укрытых у нас людей не выводить из города, а вооружить и с их помощью начать настоящую войну в тылу врага. А то, понимаете, слишком уж мы заигрались в конспирацию. Даже друг другу вроде не доверяем, тени своей боимся.

– Что ты называешь игрой в конспирацию?
– спросил Островерхов.

– Ну как же, товарищ Степан? Вот мы, члены штаба, - я, правда, только связной, - так ведь и мы не знаем всех своих людей. К чему такая строгость? Ведь она может обернуться против нас: нетрудно нарваться на провокатора.

– Очень хорошо, Иван Николаевич, что ты сам заговорил об этом.
– Островерхов старался показать, что он спокоен, но; дрогнувший голос выдал его волнение: - Я как раз и думал обсудить этот вопрос на заседании штаба. Но прежде о твоих предложениях. Считаю, что товарищи правы, когда возражают против непродуманных предложений. В условиях, когда подполье действует фактически на передовой линии вражеских войск, начинать открытую партизанскую войну - значит обрекать организацию на разгром. Нас сразу всех переловят и уничтожат. Вдумайтесь в слова: подполье на передовой. Здесь нужна бдительность, бдительность и строжайшая конспирация. Взвешивать надо каждый шаг, - чувствовалось, что Островерхову трудно говорить. Он с усилием выдавливал фразы.
– Вчера нашими людьми схвачен и допрошен тайный агент полиции. Матерый бандит с солидным стажем. Из его показаний стало известно, что один из тайных осведомителей напал на след нашей организации. Напал случайно, использовав дешевый провокационный прием.

– Вот я и говорил, - вскинулся Свиркунов.
– Можно напороться на провокатора...

– Что это ты так? Обрадовался вроде, Иван Николаевич?

– Да нет, какая уж тут радость, товарищ Степан? Просто я считаю: перегнули мы с конспирацией, переиграли...

– Вот-вот. Нам стало известно, что один наш подпольщик по кличке Авдеев проболтался кому-то, что у нас есть свои люди в полиции...

– Ах, сволочь, - выдохнул Карпов.

Свиркунов съежился, отшатнулся в тень за спину Юнашева.

– А ты не прячься за чужую спину, Свиркунов, - выкрикнул Карпов и выхватил из кармана пистолет.

– Остановись, Сергей, сядь, - приказал Островерхов Карпову. И когда тот нехотя сел, продолжал: - Сначала надо разобраться. Да, да, разобраться, говорю, надо.

– Я не выдавал, Степан Григорьевич!
– захлебываясь и торопясь, забормотал Свиркунов.
– Это провокация. Я никого не выдавал. Наоборот, я хотел проверить этого типа и намекнул, что, мол, имею связь с полицией.

– Ну, вот и смотри. Любуйся. Испытатель!
– Островерхов встал, зашагал по комнате.