Подполье на передовой
Шрифт:
Из темноты у калитки его тихо окликнули:
– Пароль?
– Дровишек хотел поискать...
– Пойдем, у знакомых уголь есть.
Сопровождающий зашагал впереди. Юрий приноровился к его бесшумному размеренному шагу и нырнул в темень ночной городской улицы, стараясь не упустить из виду расплывчатый силуэт проводника.
Над городом вздрагивала и мерцала обычная фронтовая ночь. Размеренно и нечасто ухала дежурная немецкая батарея на берегу Цемесской бухты, и ее снаряды с шелестом неслись через бухту куда-то к Кабардинке. Изредка со стороны цемзаводов
Сопровождающий хорошо знал дорогу. Несколько раз он останавливался, поджидая Юрия и, молча прижавшись к земле, бесшумно полз впереди через какие-то завалы, баррикады, груды камня и глубокие рвы, пересекавшие дорогу. Порой Юрий отчетливо улавливал приглушенный немецкий говор, один раз почти рядом мелькнул красный огонек и запахло сигаретным дымом. Потом донеслись негромкий металлический лязг и неторопливо удаляющиеся шаги.
Юрию начало казаться, что дороге не будет конца, что они идут уже целую ночь. На мгновение охватил страх: "Не успею до рассвета. А утром не пройти..." Он бессознательно ускорил шага и, неожиданно налетев на проводника, едва не вскрикнул. Тот предостерегающе прижал к его губам ладонь и молча потянул его вниз.
– Дальше пойдешь один, теперь уже рукой подать до своих, - шептал Юрию проводник.
– Будь осторожен. Ползи вот через те проволочные заграждения.
Лежа на земле, Юрий перед самым носом различил косматую сетку проволочных заграждений и, вслушиваясь в ночные шорохи, осторожно пополз под проволоку. Ползти было трудно. "Еще, еще, - подбадривал себя Юрий, - тут метров пять-десять осталось. Только бы ракету не пустили... А, черт! За что-то зацепился!" Он нетерпеливо дернул ногой, пытаясь освободиться от того, что его держало, и... ослепительное красное пламя прыгнуло на него. Мелькнула мысль: напоролся на мину.
Передовая мгновенно ожила. Зашипели и захлопали ракеты, с обеих сторон сыпанул горох автоматных очередей, торопливо закашляли минометы. Но Юрий не слышал и не видел этой яростной свистопляски огня и грохота. Он не знал, сколько это продолжалось, не чувствовал, как кто-то осторожно тащил его по жесткой, пахнущей горелым металлом земле. Первое, что он увидел, была полосатая тельняшка и черная ленточка с золотым якорьком. Дикой радостью ударило в сердце: "Дошел! Свои:!" И тут же захлестнула боль. Цепляясь за обрывки сознания, он прохрипел полосатой тельняшке:
– Семнадцатого... Утром... Немцы... Здесь. Три дивизии... "Нептун".
Ему казалось, что тельняшка то падает ему на лицо, то стремительно отскакивает назад и снова рябит перед самыми глазами... мешает вспомнить... Что? Что-то очень важное... Ага!
– "Мельдерес"... "Зеленое сердце"... Сердце...
– Теперь он ясно увидел, что это его сердце мечется, бьется перед глазами. Оно стало стремительно расти, набухать и вдруг, не дав ему вздохнуть, бесшумно лопнуло!
Матрос еще минут пять сидел, склонившись к раненому, надеясь уловить чуть слышный шепот. Потом встал, снял бескозырку, коротко вздохнул.
– Все. Отчалил братишка. Срочно надо доложить капитан-лейтенанту.
***
– Та-ак, - печально резюмировал Островерхов. Значит, на мине подорвался? Но вы видели, что он погиб? Или это ваше предположение?
Проводник строго глянул на Островерхова из-под нависших косматых бровей, недовольно крякнул, пробурчал:
– Конечно, рядом не лежал. Но по шороху проследил за ним до самого взрыва. А дальше... Ракета. Успел заметить облачко дыма... Ну, тут пришлось самому ноги уносить...
– Он опять неодобрительно кашлянул и обиженно умолк.
– А как же сведения?
– вслух рассуждал Островерхов.
– Как же их доставить? Как?
И вдруг без всякого перехода спросил, остановившись перед собеседником:
– А если морем?
– Не пройти, - сразу откликнулся проводник, мучительно думавший о том же.
– Не пройти. У берега заметят. И в море лодочка не выдержит.
Островерхов продолжал стоять, не сводя требовательных глаз с проводника.
– Но ведь надо, Николай Николаевич, - почти прошептал он.
– Так надо, что... Может, от этого судьба десанта, судьба города зависит. Понимаешь?
В комнате стало тихо.
Проводник так свирепо затянулся дымом из самокрутки, что цигарка вспыхнула и с треском брызнула искрами.
– Одному нельзя, - выдохнул он вместе с клубом дыма.
– Конечно, не один, - сразу заговорил Степан Григорьевич.
– Вдвоем. Вы старый рыбак, вам море не страшно. А с вами пойдет связной.
– Уговорил, - хмуро улыбнулся рыбак.
– Давай связного. Готовь. А я займусь лодкой.
– Погодите, а где ж вы лодку возьмете?
– забеспокоился Островерхов.
– Не надо бы вам никуда ходить. У нас припрятана спасательная...
– Спасательная, - ухмыльнулся рыбак.
– В такой шторм? Нет уж, пусть она сама спасается, твоя спасательная. А я найду. Да ты не тревожься, - добавил он, видя, что Островерхов нахмурился.
– Я без шуток. К которому часу подготовить?
– Думаю, часам к десяти вечера, - подумав, ответил Степан Григорьевич.
– Последний срок. Сегодня ведь шестнадцатое. Завтра "Нептун" сработает. А наши, может быть, ничего не знают об этом.
– Добро. В десять вечера жду у мыса Любви. Пароль тот же?
– Нет, для моря не годится. Давай что-нибудь рыбацкое.
– Тогда так, - подумав, предложил Николай Николаевич.
– Пароль: "Ты что, тоже рыбак?" Отзыв: "Куда мне! Я и воды боюсь. Пришел так, на шторм поглядеть". Сойдет?
– Сойдет, Николай Николаевич. Ну, ни пуха ни пера!
– Прощай, Степан Григорьевич.
Старый рыбак домовито прикрыл за собой дверь и гулко затопал через пустые комнаты. Когда затихли его шаги, Островерхов взглянул на часы. До наступления темноты оставалось часов пять. Успеем. Надо только предупредить Чеха, что ухожу. А то в последнее время что-то зачастили в общину "гости" из полиции...