Подражание королю
Шрифт:
— Почему это — тоже? — изумился Александр, а оператор «Новостей» диковато зыркнул на девицу, которая тут же снова умолкла и потупилась, отхлебывая из рюмки по капле.
— Что ты ее цедишь, как касторку? — вдруг возмутился Даниленко. — Смотреть противно.
— Ну и не смотрите, — обиделась девица, отставила водку и ушла в сад, где, ломая спички, прикурила тонкую сигаретку и стала бродить с отрешенным видом, руки в карманах, пока ее сапоги окончательно не промокли.
Крыльцо нового корпуса тем временем опустело, и если бы не смутный гул детских голосов, доносившийся оттуда, да едкий, стелющийся по земле угольный дым от котельной,
Спустя четверть часа, когда в бутылке оставалось на три пальца, а настроение пишущей и снимающей братии заметно поднялось, сквозь туман прорезались очертания синей архиерейской «Волги».
Подрулив к крыльцу, рядом с которым распластался остывший «бентли», «Волга» встала, и рослый, сухопарый и чернобородый, в очках в тонкой золотой оправе священнослужитель, поддерживаемый под локти теплой суконной рясы двумя штатскими, проследовал в помещение.
Журналистов, однако, опять не позвали, потому что церемония должна была начаться именно здесь, во дворе, в присутствии всех девяноста четырех воспитанниц от семи до пятнадцати лет, местных жителей, прессы и личных гостей вице-президента Евроазиатской ассоциации. Больше того, освящению подлежали сразу два объекта — вновь открытый приют и часовня памяти Василия Великого, византийского богослова, воздвигнутая на средства Капитолины той же фирмой-подрядчиком, что вернула к жизни издыхающий лагерь труда и отдыха.
За низким штакетником, замыкающим двор перед корпусом, начиналось бескрайнее заснеженное поле с буграми прошлогодней свекольной ботвы, утопающими в клубах тумана. Поле это тянулось метров на семьсот, упираясь в лесополосу, у опушки которой находились руины хозяйственных построек, обглоданный фундамент избы, с десяток задичавших от старости слив и яблонь — а теперь и часовня.
Именно в этом месте, по утверждению Капитолины, она и появилась на свет сорок лет назад в семье рядового колхозника Василия Шебуева, ныне покойного, который при жизни был крайне далек от богословских проблем.
Ни развалин, ни часовни с приютского двора разглядеть было невозможно, поскольку видимость по-прежнему ограничивалась полусотней метров, вдобавок сверху стало накрапывать.
С десяток местных алкашей уже подтянулись к месту события и как бы незаинтересованно подпирали ограду у самых ворот, когда двери нового корпуса с шумом распахнулись и оттуда, уже в полном облачении, показался архиерей, за которым следовали его спутники в белых стихарях. Один из них тащил пудовое бронзовое кадило, другой — святые дары, за ними двигались Капитолина
Однако едва архиерей торжественно ступил в дворовую хлябь, дверца «бентли» распахнулась и оттуда высунулся все тот же охранник. Теперь в его руке был сотовый телефон.
— Васильевна! — вполголоса окликнул он. Вице-президент досадливо тряхнула шиньоном, словно отгоняя муху.
— Капитолина Васильевна! Бурцев звонил! Не поворачивая головы, Капитолина остановилась и спросила:
— Что там у него? Опять форс-мажор?
— Говорит, сел на брюхо километрах в трех отсюда. «Пежо» у него дохлый, дамский, пока выберется, время пройдет. Просит начинать без него.
Юрчик бросил телефон куда-то в недра салона и выпрямился. Лоб его взмок от испарины.
— Он один? — спросила Капитолина, поднимая тонкую бровь.
— Говорит, один. За полчаса справится.
— Будем ждать, — обронила наконец виновница торжества. — Нехорошо получится. Владыко! — обратилась она к хрустящему парчой архиерею, подхватывая его под локоть. — Извините великодушно, заминка. Пока всех прошу обратно в дом.
Священнослужитель, пожав плечами, развернулся и снова взошел на крыльцо, за ним зашаркали услужающие.
Пропустив их, Капитолина прикрыла массивную дверь и осталась на крыльце вдвоем с Ниночкой. Внизу у машин прохаживался охранник, а водитель, так и не покидавший салон лимузина, запустил какую-то рэповину, зазвучавшую глухо, будто из-под земли. Капитолина закурила, швырнув через перила скомканную пачку «Лаки Страйк», вздохнула и, ни к кому не обращаясь, проговорила:
— Все у нас сикось-накось. Что за страна!
— Зато воздух! — ни к селу ни к городу брякнула Ниночка. — Воздух какой, Капитолина Васильевна!
— Воздух, Ниночка, у вас говенный, — сурово возразила вице-президент, мизинцем смахивая с нижнего века осыпавшуюся ресницу. — Вон, оттаяло чуть — и уже гнильем несет. Погоди, потеплеет — тут такое начнется…
Ниночка как бы слегка оскорбилась, но возразить не посмела. Капитолина докурила, расплющила окурок и, перехватив вопросительный взгляд охранника, вдруг сказала:
— Вы вот что… Пока тут вся эта колгота, смотаюсь-ка я на папашино пепелище, погляжу, что там с часовней. Бурцев с его работягами без меня заканчивали. Не нахалтурили бы.
Решительно запахнув манто и придерживая его на груди, она сбежала с крыльца, направляясь к воротам, однако на середине двора ее нагнал Юрчик.
— Васильевна! — укоризненно начал он, но женщина, не оборачиваясь, бросила:
— Останешься здесь. Встретишь людей.
— У меня инструкция… — завел было охранник, но Капитолина резко оборвала его:
— Я сказала — встретишь людей! Здесь я тебе инструкция.
— Капочка! — запоздало завопила с крыльца Ниночка. — Сапожки!
Резиновые! Мигом!
Капитолина небрежно отмахнулась и размашисто зашагала, увязая лаковыми туфлями в снеговой каше. У ворот она кивнула журналистам, с усмешкой оглядела команду алкашей, нестройно загудевших: «Здорово, Капа!» — и, не снижая скорости, ступила на бугристую пахоту, оказавшуюся не столь топкой, как на первый взгляд.
Александр попытался было последовать за ней, но через полсотни метров отстал. Когда он вернулся и, мрачно чертыхаясь, стал отчищать сапоги от налипшего чернозема, фигура вице-президента, закутанная в дымчатый норковый мех, уже совершенно скрылась из виду.