Подробности войны

Коробейников Максим

Умный у меня был ординарец, недаром он, подвыпив, хвастался иногда передо мной:

– Я, товарищ капитан, невысоко сижу, а далеко-о-о гляжу!

Как-то рано утром он разбудил меня и сообщил неприятную весть:

– Товарищ капитан, Куликова с "адъютантом" убило.

– Как убило?

– Во время артналета. Все попрятались, а они остались, не пошли в укрытия. Наповал. Прямое попадание. Ничего не нашли от них.

– Жалко, - сказал я.

– А там рады все до смерти! Слава богу, говорят, отмучились.

"Доигрался", - подумал

я. А Анатолий вслух произнес:

– Выходит, верно вы говорили: доигрался.

В траншее солдат спросил меня:

– Правда, товарищ капитан, что того младшего лейтенанта, справа, убили? Я подтвердил.

– Так вроде и боев не было?

– Попал под налет.

– Ну и бог с ним. С этаким норовом-то он не только себя, но и нашего брата много еще погубил бы. Слава богу, господь прибрал.

– Да ты что, религиозный, что ли? Верующий?

– Нет. Просто так говорят обычно. Привычка!

Пока мы с ним разговаривали, прибежал сержант и, показывая вправо, крикнул:

– Немцы, товарищ капитан!

– Где?

– На восьмую роту идут.

Не успел я подать команду, как солдаты начали выскакивать из землянок и устремились вправо, на выручку роты, которая только что осталась без командира.

Правду говорят, что люди рождаются, чтобы помогать друг другу.

ТЯЖЕЛЫЙ ЧЕЛОВЕК

Рядовой Степанов слыл в роте самым неисправимым нарушителем дисциплины. Никто из подчиненных не доставлял командирам столько неприятностей, сколько он. Своенравный, вечно недовольный, с глазами холодными и злыми, но всегда в чистом обмундировании и бритый, он был щепетилен в обращении и самолюбив до предела.

Мне постоянно кто-нибудь жаловался на него. То он обидел своего командира взвода, то грубо обошелся с товарищами.

– Я не знаю, что делать с ним, - докладывал лейтенант Гавриленко.

– А что такое?
– спросил я.

– Приказы не выполняет.

Я вызвал к себе Степанова и спросил:

– Вы почему приказы командира взвода не выполняете?!

– А потому, товарищ капитан, - ответил тот, - что он еще мало каши ел, чтобы людьми командовать и со мной так обращаться. У него еще на губах молоко. Я вдвое его старше. А он мне кричит: "Степанов, иди заступай в наряд!"

– Так почему же вы не выполнили его распоряжение?!
– снова спросил я.

– А потому, товарищ капитан, что в службе должен быть порядок, график, что ли, по крайней мере. А наш лейтенант Гавриленко посылает того, кто ему на глаза попадет. Организатор, называется.

Я промолчал: конечно, должен быть график. А Степанов продолжал и опять столь же логично:

– А потом, товарищ капитан, почему он мне "ты" говорит. Что я ему, мальчик или быдло какое?! Вот вы, например, обращаетесь ко мне по уставу. Я ему говорю: "Ты что на меня орешь?" Так ведь обижается. "Как ты, - говорит, - ко мне обращаешься?! Ты что, - говорит, - уставов не знаешь?!" Выходит, ему хамить можно, а мне нельзя?

Пришлось с лейтенантом Гавриленко поговорить. Убедить его, однако, не удалось.

– Вы посмотрите, товарищ капитан, - сказал он мне напоследок, - вы только посмотрите, какой у него взгляд: ехидный и злой, и вечно он чем-то недоволен. И то ему не так, и это не эдак. Вот вы его оправдываете, а он, уверен, только на передок придем, к немцам убежит. Могу поспорить.

– Ну вы уж загнули, - не согласился я с лейтенантом, - он, конечно, тяжелый человек, ко чтобы уж к немцам уйти...

Мы в это время формировались в резерве фронта, пополнялись личным составом, притирались друг к другу, а последнее время по-настоящему боевой подготовкой занялись.

Как только начались занятия на местности, так лейтенант Гавриленко пришел ко мне в первый же день с категорической просьбой:

– Заберите от меня Степанова, товарищ капитан!

– Чем он опять не угодил?
– спросил я.

– Авторитет мой подрывает.

– Чем же?

– Откровенно скажу. Солдаты знают, что я в боях не участвовал. Потому ко мне присматриваются. Вам хорошо! Вы уже были... А я еще нет.

– Ну и что?

– Я взводу приказываю атаковать, а Степанов говорит: "Лучше по кустарнику незаметно подойти поближе, сосредоточиться и оттуда ударить!" Сказал бы мне одному, а то всем. Значит, обсуждает мое приказание и не идет в атаку. Солдаты на него смотрят и тоже лежат.

– Так, может быть, и правда, лучше, сблизиться с противником незаметно, а потом уже атаковать?

Но лейтенант Гавриленко был уверен в своей правоте и возразил мне:

– Товарищ капитан, до чего мы так с вами докатимся? Вы прикажете наступать, а я буду доказывать, что лучше отойти. Понравится вам? Кроме того, кому виднее, начальнику или подчиненному?

– Хорошо, я со Степановым поговорю, - пообещал я.
– А вы все-таки переломите себя. На пользу пойдет. Прислушивайтесь к нему, советуйтесь. Не только с ним, ко и с другими, кто постарше вас, да и в боях уже был.

– Ну-у-у, - протянул лейтенант Гавриленко, - выходит, собрания будем проводить, как в колхозе? Когда пахать, когда сеять, голосовать будем?! Нет! В армии командир приказывает, а солдат должен выполнить. А?

И в глазах его я увидел торжество победителя. Ему казалось, что он лучше меня знает уставы и порядок, а я, его ротный командир, позабыл все это. Повыветрилось на переднем крае!

Хоть мне и не понравился разговор, я вызвал к себе Степанова.

Он вошел в избу, наклонив голову, чтобы не удариться о дверной косяк, поглядел на меня исподлобья и, мне показалось, виновато. Потом спросил:

– Вызывали, товарищ капитан?

– Приходится, - ответил я и предложил сесть. Думал, вы умный человек. Командир взвода у вас хороший, грамотный, училище отлично закончил. Но молодой, неопытный, необстрелянный. А вы старше, в боях были.

– Разве я кому-то говорил, что лейтенант плохой?

– Ну вот. Так помогите ему. Не подрывайте его авторитета, подскажите что надо. Но делайте это деликатнее.

– Понятно, - сказал Степанов, и в этом слове было не только согласие со мной. В том, как он произнес его, я уловил иронию, обиду и несогласие.