Подруга моей дочери
Шрифт:
Наклоняюсь над его стулом, заглядывая в глаза.
— Соня Васнецова толкала дурь с тобой?
Впиваюсь взглядом, чтобы не пропустить ничего. Но он спокойно смотрит в ответ, пожимая плечами.
— Ну да.
Резко выпрямляюсь и, отойдя в сторону, пинаю стену.
Несколько секунд стоит тишина, потом Маслов спрашивает:
— Что делать будем, Антон?
Я смотрю на него и понимаю, я ничего не могу решить, пока с ней не поговорю. Пока, блядь, не вытрясу из Сони всю правду.
Только вот вытрясать ничего не приходится. Нахожу ее в комнате для персонала,
Смотрю ей в глаза, чувствуя, как в груди появляется тупая боль. На голову тоже словно что-то давит. Она молчит, ничего не желая говорить. Ну а что тут скажешь? Поймали с поличным, план трещит по швам. Дурака Жукова больше за нос не поводишь, раз уж он всю правду узнал… Какой же я идиот! Как ловко она обвела меня вокруг пальца, поняв, на что я, прожженный бабник, клюну. Заманивала в свои сети, и ведь я прибежал.
Сам прибежал и сам нырнул в ее паутину, поверил взглядам, словам, всему поверил в ней. А она только тонко по нотам разыгрывала свою постановку. Ключ она мне дала от квартиры, трепетно в глаза заглядывая. Блядь, Жуков, ну ты и еблан!
Но самое поганое не в этом. А в том, что хотя где-то глубоко внутри мне, может, и хочется схватить ее за шкирку, швырнуть в угол и наорать, я знаю, что этого не сделаю. Потому что… Потому что не могу причинить ей боль. Потому что во мне все еще живет эта странная, непонятно откуда взявшаяся нежность по отношению к Соне, желание оберегать, делать ее счастливой.
Я не знаю, откуда во мне сейчас такое спокойствие. Словно нахер придавило каменной плитой. Может, я просто отказываюсь принимать действительность, и именно этот отказ позволяет стоять тут непроницаемо. Смотреть в эти глаза, тонуть в них последний раз. Я знаю, что должен сделать. Должен сдать нахрен их вместе с Карасевым ментам. Чтобы неповадно было. Но я не могу, просто не могу так поступить с Соней.
Пусть уходит. Пусть валит нахуй из клуба и из моей жизни. Навсегда. Переживу как-нибудь. Не впервой.
И все-таки не могу удержаться, хватая ее за плечи, вдыхаю тонкий аромат духов, к которым успел привыкнуть. Сдавливаю пальцами сильно, даже не замечая этого. Просто борюсь с желанием прижать ее к себе, вдохнуть запах волос, почувствовать, как бьется ее сердце. И усилием воли заставляю себя отойти.
Соня тут же бросается прочь, но рассыпает содержимое сумки, падает на колени, сгребая все обратно, пряча глаза. Но я смотрю не на нее, а на отлетевший в сторону пакет с белым порошком. Матерюсь, поднимая его. Потрясти бы сейчас ей перед лицом этой дрянью… Но я убираю его в карман. Пусть уходит. Но она тянет, своими словами и взглядами выворачивая меня наизнанку, заставляя нервы натягиваться, а боль в груди расти быстрее.
Чертова лгунья, ненавижу.
Наконец, Соня понимает, что лучше уйти, что я на пределе, и мое спокойствие начинает трещать по швам, грозясь разлететься в разные стороны мощным взрывом, который разнесет все вокруг. Когда за ней закрывается дверь, я пару минут стою, глядя в пустоту. А потом злобно ору и долблю кулаком в стену. Пока физическая боль не начинает хоть немного вытеснять ту, другую.
Почти выбегаю в коридор, не могу находиться здесь, стены давят, душат, но на выходе снова Олег, будь он неладен.
— Ну что Соня? — спрашивает нервно, семеня за мной, пока я быстро иду к дверям.
— Соня уехала, — кидаю коротко, — считай, ее тут и не было.
— Понял, — кивает он, — а с Карасевым что делать?
— Да мне похуй, — резко останавливаюсь, разворачиваясь к нему. — Сделай так, чтобы ни Карасева, ни наркоты в моем клубе не было. Это понятно?
— Понятно, — снова кивает Маслов.
Я открываю дверь и тут же оказываюсь под холодными косыми струями ливня. Черное небо затянуто серыми тучами, ветер, срываясь, кидает в лицо холодные капли.
Я почти сразу промокаю, а в голове проскальзывает мысль: как бы Соня не заболела под таким дождем.
Хочется въебать самому себе, да смысл?
— Антон, я понимаю твое состояние, — Олег стоит рядом, тоже вымокший.
— Да что ты понимаешь? — кидаю, усмехаясь.
А потом в голове возникает очередной поток неприятных мыслей. Резко развернувшись, прижимаю Олега к стене. Он испуганно моргает, глядя на меня.
— Было у тебя что-то с Соней? — задаю вопрос, не сводя с него глаз. Маслов, на мгновение растерявшись, вдруг расслабляется, обвисает в моем захвате.
— Было, — кивает, пряча глаза. Наверное, у меня слишком страшный взгляд, потому что Маслов начинает оправдываться. — Я не хотел афишировать, сам понимаешь, у меня жена, хоть и гражданская… Да и среди коллектива пошли бы слухи… Ни к чему это.
Он нервно сглатывает, а я отпихиваю его и отворачиваюсь, смотрю на желтые фонари на парковке. Вот так значит, Соня? Даже жаль, что ты успела уйти.
Глава 37 Соня
Не сразу понимаю, в какой момент слезы смешиваются с дождем, он начинается так внезапно, что промокаю до нитки моментально. Но мне плевать на то, что происходит вокруг. Мечтаю лишь, чтобы этот день поскорее закончился. Только в груди тупое горькое осознание — это самое начало. Изнутри разрастаются сотни, тысячи иголок, они словно впиваются под кожу постепенно, основательно, раны уже кровоточат, и эта боль сковывает горло. Хочу кричать, но открыв рот, просто продолжаю беззвучно трястись.
Я не помню ни поездку в метро, ни как добралась до парка, через который проходит мой путь домой. Вода, подстраиваясь под эмоции, смывает пелену с глаз: глупая, глупая Соня. Ты решила, что можешь быть счастливой? Серая мышь, невзрачная тень, куда тебе тягаться с этим лоском московской жизни, на что ты замахнулась, на кого? И правильно тебя ткнули лицом в правду: лучше сейчас, чем потом. Лучше сразу, пусть и больно. Но резко, без замешательства. Так лучше. Так правильнее. Правильнее. Ненавижу!