Подруги Высоцкого
Шрифт:
«Гамлет-урок»
Годы минули, но ей все помнилось прощание с Владимиром Высоцким. Даже не сами похороны, а то, что было перед этим.
27 июля актеры собрались в театре, чтобы обсудить какие-то чисто технические детали. Обсудили. Но не расходились – нельзя было заставить себя вдруг вот так встать и уйти. Лишь у Демидовой вырвались слова, ни к кому конкретно не обращенные: «Мы сегодня должны были играть «Гамлета…» Она замолчала, не в силах справиться с собой. Но кое-как собралась и начала нервно, сбивчиво говорить о том, что отныне для Таганки закончился определенный этап ее истории, и он так трагически совпал со смертью Володи…
Потом был мемориальный спектакль «Владимир Высоцкий». Со временем «эффект
Из уст Иосифа Бродского Демидова однажды слышала: «Высоцкий – большой поэт. Его имя останется в истории. Жаль только, что он пел свои стихи». Потом, подумав, Бродский добавил: «Да нет, вообще-то, не жаль…»
Нередко она включает магнитофон или ставит диски Высоцкого. Говорит: «Раньше, при жизни, Володя находился рядом, у меня не было ни одной его записи. Как сейчас мне его не хватает: его партнерства, его энергии, его положительного заряда, его жизненного оптимизма, оптимизма – несмотря ни на что!»
Иногда ее навещают приятные сердцу эпизоды, связанные с Высоцким, известные лишь ей одной…
Случались счастливые моменты, когда он мог сделать все, что хотел. Будто ждал этого дня, когда решались все дела, которые до того стопорились. Эти дни он угадывал особым звериным чутьем. Как-то после репетиции он отвозил ее домой, но по дороге заехали в ОВИР за загранпаспортом. Она осталась ждать его в машине… И вдруг увидела: идет сияющий Высоцкий: «У меня счастливый день, все удается, проси что хочешь – все могу…»
До слез тронул Аллу рассказ Вадима Туманова о том, как однажды, стоя на берегу Байкала, Высоцкий вдруг вспомнил о ней, обронив неясное: «Вот бы здесь пожить Алле!..» В то лето она как раз плохо чувствовала себя, маялась…
С трогательным, чисто женским, пристрастным вниманием Алла Сергеевна наблюдала и запоминала, когда, как и во что одевался Высоцкий.
…Осень 1964 года. Высоцкий поступает в Театр на Таганке: «Пришел никому не известный молодой актер, в сером буклированном пиджаке «под твид», потертом на локтях, с еще не оформившимся, слегка одутловатым лицом…» Через несколько лет: «…Постепенно вырисовывалась внешняя пластика невысокого широкоплечего человека в узких, всегда очень аккуратных брюках, в ярко-красной шелковой рубашке с короткими рукавами, которая так ладно обтягивала его намечающиеся бицепсы…» 1969 год, начало работы над «Гамлетом»: «Я не помню, кому пришла в голову мысль сделать костюмом Гамлета джинсы и свитер… За время двухлетних репетиций «Гамлета» Володя окончательно закрепил за собой право носить именно джинсы и свитер…» Середина 1970-х, банкет в театре: «…после спектакля, когда мы уже сидели в буфете за столами, вдруг явился Высоцкий в роскошном пиджаке – синем блейзере с золотыми пуговицами. Все застонали от неожиданности и восторга. Он его надел, чтобы поразить нас. И поразил…» Июль 1980 года: «Его и похоронили в новых черных джинсах и новом черном свитере, которые Марина Влади привезла из Парижа…»
«Я стараюсь перед спектаклем быть пустой, – говорила актриса. – И вот с этой пустоты, с этой тишины начать играть…»
Не испытывая пламенной любви к коллективному творчеству, Демидова, тем не менее, продолжала состоять в театральной труппе
Еще в 70-х годах она вместе с Дмитрием Покровским и тремя мальчиками из его ансамбля репетировала «Поэму без героя» Анны Ахматовой. Собирались днем, после основных репетиций на сцене Таганки. Премьера должна была состояться в Ленинградской филармонии. Алиса Фрейндлих готовилась читать Цветаеву в первом отделении, Демидова «Поэму» – во втором. Но потом из Питера позвонили, стали что-то мямлить… И она поняла, что Ахматову пока не хотят. Что читать ее преждевременно.
Но когда позже оригинально мыслящий, талантливый музыкант Евгений Колобов предложил Демидовой поработать вместе со стихами Ахматовой, она с радостью согласилась. Так появился спектакль «Поэма без героя» с его оркестром. Колобов подобрал музыку и стоял за дирижерским пультом. Затем он же придумал неожиданный спектакль «Пиковая дама» с пушкинским текстом, а не с текстом Модеста Чайковского. Демидова читала, оркестр Колобова исполнял музыку, специально подобранную им (не Чайковского), ту, которую могли бы слушать Лиза, Германн, старая графиня…
Позже Алла Демидова со своими единомышленниками создала поэтические вечера «От Пушкина до Бродского», «Поэты ХХ века», другие композиции. Правда, когда начинала, мучилась вопросом: «Как читать стихи со сцены?» Ведь в былые времена поэты перед широкой публикой не выступали. Все происходило только в узком кругу, камерно. Кстати, Достоевский, который, по свидетельствам современников, хорошо читал свои произведения на публичных чтениях «в пользу бедных», подчеркивал, что задерживать внимание зала более чем на двадцать минут нельзя. Но ведь Высоцкий удерживал!..
«Теперь, – говорила Демидова, – времена изменились, и люди часами сидят и слушают поэтов в огромных аудиториях. Слово произнесенное несет другую функцию, чем написанное, – происходит разрыв между текстом и требованиями зала…»
Но при этом она следует своему правилу: «Когда читаешь стихи, всегда выбираешь заинтересованное лицо в зале и пытаешься удержать возникающую энергетическую связь. Так, в антракте, через щелку, мы с Высоцким искали нужные нам лица на «Гамлете»…»
Что происходило в то время на Таганке, проходило как бы мимо нее. «Я – человек фатальный, – холодно усмехалась Алла Сергеевна. – Я никогда палец о палец не ударю, чтобы что-то сделать. Меня несет судьба давно. И я уже привыкла прислушиваться к поворотам судьбы. Иногда это получается с большим скрипом».
Когда в театре-семье начались бесконечные свары, конфликты и постоянное выяснение отношений, она стояла в стороне: «Меня всегда спасало то, что я все время жила на обочине, но когда вдруг все выяснилось: все болезни, весь этот гной, я все равно от этого не бежала, все равно я в этом была. Но выходить на сцену в той ситуации я как-то не могла себе позволить. То есть сначала попробовала выйти, но понимала, что я качусь катастрофически вниз. И от каждого спектакля я ночи не спала, я заболевала физически. И я стала себя хранить. Актеры – хитрые люди: я – то брала больничный, то делала вид, что я куда-то уезжаю и так далее. В общем, филонила. С другой стороны, актерам, которые выходят на сцену в этой ситуации, было обидно: что это за белая косточка? И они пришли к тогдашнему директору Глаголину и сказали: «Или она выходит, или пусть пишет заявление об уходе, нам она не нужна». Глаголин меня вызвал и спросил: «Хотите узнать, кто это сказал, от кого это желание идет?» Я говорю: «Нет, потому что я знаю». Я написала заявление. И так ушла, так освободилась от коллектива, который не люблю, и вообще не знаю, как я тут все-таки тридцать лет работала…»