Подруги. Над пучиной (сборник)
Шрифт:
– Мама говорит, что она совсем из ума выжила, – сказала Риада.
– Не думаю, чтоб мама когда-нибудь так выражалась, – строго остановила ее Надя. – Во всяком случае, вам, детям, нехорошо так говорить о старухе, о прабабушке.
– У тебя семь пятниц на неделе! – заносчиво воскликнула Поля. – Не ты ли сама всегда уверяешь, что правду надо говорить всегда и обо всех?
– Но вы не можете утверждать, что это правда; вы еще не можете правильно судить о людях!
– Это почему? Всякий имеет право на свое мнение!
– Только мнения бывают разные – справедливые и вздорные, умные и глупые…
– Ну, да, –
Надежду Николаевну передернуло. Девочки громко засмеялись.
– Что это значит? Какая это коза Машка?
– Твоя подруга Савина, кто же еще! – дерзко ответила Поля. – Она очень на козу похожа. И мама так говорит.
– Мне решительно все равно, кто и что говорит обо мне или о моих друзьях, – сказала Надя, едва сдерживая гнев, – мне только жаль, что я всегда забываю свое разумное намерение с вами не разговаривать. От вас ничего не дождешься, кроме дерзости или неприятности.
– Не сердись, Надечка, не уходи… – шептала Серафима, крепче прижимаясь к Наде. К ней присоединилась и Клава; она часто переходила на ее сторону, против сестер.
– Охота тебе сердиться, Надя! Они просто глупости городят!
– Какая же тут дерзость? – оправдывалась Риада. – Кто же носит такие глупые имена – Маша, Машка? Известно, кто: коза – Машка, кошка – Машка, корова – Машка! Чем же мы тут виноваты?
– Это вы напрасно, барышни! – вмешалась нянюшка. – Как можно! Марья – самое хорошее, православное имя. Пресвятая Богородица Марией называлась.
– A вы чего вмешиваетесь? То Дева Мария, a то просто Марья, Маша. Самое мужицкое имя, – возразила ей Полина.
– Мужицких имен на свете не бывает, – заметила Надежда Николаевна.
– Начинаются наставления! – фыркнула Ариадна.
– На вас не стоит тратить времени… Садись, Фима, кушай! Вот, няня суп налила, – Надя усадила младшую сестренку к столу и добавила: – Не бери примера со старших сестриц, будь доброй и умной девочкой!
– Пожалуйте кушать, барышни, – сказала вошедшая горничная Софьи Никандровны. – Барыня приехали и приказали скорее подавать.
Три девочки, Клава впереди всех, побежали в столовую.
– Иди и ты, Надя, – степенно обратилась к ней маленькая Серафима, – иди, милая, не бойся. Я, право, съем всю тарелку супа, и котлетку, и все что надо! Иди!
И, словно желая вознаградить любимую сестру за все, что ей пришлось терпеть от других, девочка посмотрела на нее с ласковой улыбкой.
– Я знаю, что ты никогда не обманываешь, и ничего не боюсь, – улыбнулась в ответ Надежда Николаевна и, поцеловав детей, тоже направилась в столовую.
На полпути остановилась в коридоре и спросила:
– Пришла Марфуша?
– Нет еще, барышня, – отвечали ей.
– Когда вернется, пожалуйста, пришлите ее ко мне в комнату, – сказала она и прошла в столовую, где уже собралась вся семья.
Отец Нади, не старый еще человек, почти всегда молчаливый и серьезный, с умным лицом и рассеянной улыбкой, какие часто бывают у людей очень занятых, когда они находятся в своем домашнем кругу, был на этот раз необыкновенно весел и разговорчив. Он шутил с детьми, подсмеивался над Клавой, предлагая ей, недолго думая, начать прямо с десерта, стоявшего на столе, так как всем было известно, что эта лакомка, если бы ей позволили, охотно питалась бы одними сладостями;
11
Цицерон Марк Туллий – древнеримский философ; Корнелий Непот – древнеримский историк.
Вообще генерал Молохов, искренне любивший всех своих детей, очень плохо знал их характеры и не замечал многого, что творилось в его семье. Однако молчаливость и невеселое выражение лица старшей дочери привлекли его внимание, и в середине обеда он спросил, что с ней, здорова ли она?
– О, вполне, не беспокойся, папа! – поспешила Надя его успокоить.
– Уж не говори! Что-нибудь да есть опять, что ты такая… Скучная и натянутая.
Софью Никандровну рассердило слово «опять», и она резко ответила за падчерицу:
– Уж не знаю, что опять могло потревожить Надежду Николаевну! Уж, кажется, никто ей ни в чем не перечит. A что она не в духе, так к этому, кажется, можно привыкнуть: она триста шестьдесят пять дней в году не в духе…
– В четыре года, значит, один високосный денек изволят быть в духе, – насмешливо вставил Элладий.
Девочки рассмеялись, но тотчас же сдержали смех, когда отец нахмурил брови и строго сказал, обращаясь к сыну:
– Не твое дело старшей сестре замечания делать! Смотри за собой, да считай, много ли ты дней в году уроки исправно готовишь.
– Уверяю тебя, папа, что я ничего! – сказала Надя отцу, стараясь улыбаться и не обращая, по-видимому, никакого внимания на брата и сестер. – Завтра у меня пробный урок, вот я и озабочена.
Молохов кивнул головой, словно хотел сказать: «Знаю, знаю я твои уроки! Не морочь мне голову, пожалуйста!»
Он наклонился к своей тарелке и замолчал. Веселого расположения духа как ни бывало, и вслед за ним все притихли. Софья Никандровна несколько раз пробовала обращаться к нему с вопросами, но Николай Николаевич отвечал неохотно и отрывисто. Тогда она попробовала заговорить с сыном, но и тут дело не задалось: Элладий дулся и так злобно отвечал матери, что она, испугавшись за него, со страхом взглянула на мужа. Хорошо, что, занятый своими мыслями, тот не слышал дерзкого ответа сына. Обед продолжался натянуто и в полном молчании.
Когда все встали и хозяин дома перешел в свой кабинет, где имел привычку пить кофе и читать газеты, Софья Никандровна, проходя мимо Нади в гостиную, сердито взглянула на падчерицу.
– Покорно благодарю вас, Надежда Николаевна! – сказала она раздраженно. – Изволили добиться своего, и весь вечер нам теперь испортили!
– Я не имею никакого права на вашу благодарность, – твердо возразила девушка. – Я постоянно обманываю отца ради его спокойствия. Но что же делать, если я никак не могу научиться постоянно лицемерить? Поблагодарите лучше ваших детей за то, что они никогда не дают покоя ни мне, ни вам.