Подрядчик
Шрифт:
– Бабуль, – широко улыбнулся я. – А тебе завидно?
Вахтерша аж поперхнулась от такой наглости.
– Да я на вас ректору напишу! В профком! В райком! Да я до обкома дойду!
Последние слова я слушал уже спиной. Да иди куда хочешь, старая! Только сильно сомневаюсь, что на Саньке это как-то отразится. Хлопнув на прощание дверью, спустившись с крыльца, я, по инерции, достал из кармана ключи от Лекса… да не тут-то было – американец, насколько я помню, еще только сошел с конвейера. Придется второй раз за день ловить лохматого.
На дороге было на удивление пусто. Странно – обычно возле ЮУрГУ в любое время полно автомобилей, а тут – хоть шаром покати… лишь у тротуара стоял ГАЗ-24-10, в совершенно обалденном коллекционном состоянии, блестящий лаком заводской краски и хромом дверных ручек и бамперов. На борту чернели шашечки, на крыше сиял оранжевый фонарь, а за лобовым стеклом светился зеленый огонек. Ну вообще – все причиндалы! Я бы на месте хозяина не бомбил на таком раритете, а хранил бы в гараже и тряпочкой каждый день протирал.
Сам таксист как раз отходил от киоска с газетой в руках. Что-то в его лице показалось смутно знакомым… Впрочем – у меня только в административе три десятка человек, плюс работяги – полтысячи человек, и текучесть у этих пятисот – огромная… не то что город – почти всю страну в лицо изучить можно было. И не только Россию – в добавок Узбекистан, Таджикистан, Азербайджан и еще с пяток бывших республик бывшего Советского Союза.
– Э! Постой! – прокричал я, подбегая к автомобилю. – До Макеева довезешь?
– До куда? – переспросил бомбила.
– Что, не местный, что ли? – удивился я. – До Тополиной доедем – а там покажу.
– Да у меня и смена закончилась… – замялся водила. – Два счетчика?
– До апельсина, – согласился я. – Поехали.
Я запрыгнул на переднее сидение, таксист устроился за рулем. Двигатель старенькой Волги запустился на удивление легко – с пол-оборота. Про себя я отметил, что и в салоне ГАЗа на удивление чисто. Даже все шильдики на месте! Я провел рукой по панели.
– Нравится? – усмехнулся шофер. – Неделю назад получил! Тысячи не накатал еще!
– Обалденный аппарат, – согласился я. – Чего ждем – трогай!
– А ремень?
Скотина! Вконец решил меня довести? Чертыхнувшись, я щелкнул застежкой ремня, волговский мотор характерно звякнул, и машина тронулась с места. Наверно, для всех профессиональных таксеров естественно рассказывать что-нибудь, совершенно не обращая внимания, интересна ли беседа попутчику. Этот исключением не был. Если еще про вчерашний матч я мог послушать, то когда он переключился на то, какую обалденную телку он драл с во-от такенной задницей (здесь он сделал жест руками, как рыбак, который показывает, какого здорового сома подцепил), я сжалился над своей психикой, закрыл глаза, откинулся на кресле, и отключился от внешнего мира.
Вообще же, на счет игры – неплохая мысль. Можно сделать пару ставок на Россию в Чемпионате Европы 2008 года. Черт побери! От следующей мысли меня пробил пот. У меня же в коммуникаторе все котировки доллара и евро за последние три года, плюс курсы акций полутора десятков компаний! Зачем, вообще, строить, обладая такой информацией? Риска – никакого!
– Эй, друг, – потряс меня за плечо таксист. – Тополиная.
Так быстро? Хотя… от ЮУрГУ по плотине до Тополиной аллеи, тем более – почти ночью – минут десять. Помню, в супердавние времена, я по утрам, в час пик, от дома до университета по плотине за восемь минут добирался! И это – с учетом времени, что я шел на стоянку, прогревал отцовскую «девятку», и заезжал по пути на заправку! А сейчас… эти же самые двенадцать километров – часа полтора, не меньше. За прошедшие десять лет количество автомобилей увеличилось раз в сто.
– Теперь-то куда? – еще раз спросил водила, остановив Волгу на обочине.
– Сейчас на светофоре… – я открыл глаза. – Не понял?
Светофора не было. Как не было ни тротуаров, ни магазинов, ни дороги по три полосы в каждом направлении… Да что там – целый микрорайон бесследно исчез! Его не было! Хотя тополиная аллея оставалась на месте… в том виде, в котором я ее помнил с детства – естественный туннель из вековых деревьев, растущих по краям дороги, и смыкающими свои густые лапы в десятках метров над головой. Забавно… три-четыре года назад их срубили под корень.
– Твою ж мать! – произнес я, выходя из Волги. – Че за ботва?
– Эй! – выскочил следом таксер. – Ты что – кинуть меня задумал?
– Отставить ссать, – отрезал я, оборачиваясь.
И тут в глаза бросилась одна совсем малюсенькая деталь, на которую до сего момента я не обращал внимания – талон техосмотра на лобовом стекле Волги, с датой следующего – 89.
– Слышь, брательник, – обратился я к водиле. – А какой сейчас день?
– Вторник, а что?
Хм… вторник… уже хоть что-то. Мозг лихорадочно работал, выбирая слова, как бы узнать дату поточнее… да какой, к черту, точнее? Точнее года мне, по большому счету, сейчас и не надо. Вопрос в том, как узнать год, чтобы шоферюга не сдал меня в дурку?
– А дата? – уточнил я.
– Девятнадцатое… июля, – настороженно ответил тот. – А что?
– Да к черту число! – закричал я. – Год сейчас какой?
– Ты что, с луны свалился?
– Ну! – я перемахнул через капот, схватил таксера за грудки и пару раз встяхнул.
– Одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой… – пропищал он. – От рождества Христова.
– Здрасти, приехали, – выдавил из себя я, садясь на крыло.
Тысячелетие крещения Руси… И вот теперь стало понятно, почему вместо скульптуры «Россия» в университете стоит бюст Ленина, и почему вахтерша грозилась обкомом, и почему Волгарь в таком обалденном состоянии, и почему транспорта на дороге нету… наконец, стало ясно, куда делся целый микрорайон с улицей Макеева, где находится мой дом – его начали строить только в две тысячи четвертом. Да, кстати… и жарковато для апреля… Непонятно было другое – что делать? Складывалось ощущение, что я теперь в гораздо большей жопе, чем час назад. Крутовато Акелла промахнулся…
Водила стоял чуть поодаль, беспокойно озираясь. И подходить ко мне боялся, и, в то же время, бросить автомобиль с ключами в замке зажигания, не мог. Видимо, как раз выбирал между накинуться на меня самому, или добежать до поста на плотине и сдать ненормального гражданина соответствующим органам.
Опачки! А ведь может быть значительно хуже! Если он сдаст меня с паспортом двухтысячного года, причем паспортом, где нет ни слова про счастливое коммунистическое будущее, с правами, замененными в две тысячи шестом, да еще с полным бумажником баксов и рублей, модификации две тысячи четвертого – с триколором. Это еще если забыть про коммуникатор и заткнутую за пояс Беретту. Поймают – из кгбшных подвалов не выйду никогда…