Подснежник на бруствере
Шрифт:
Ребята, хотя и усталые все, нарубили с запасом соснового лапника, мы вповалку полегли под деревьями. Жестка солдатская постель, перед глазами картины недавнего боя, но постепенно всех смаривал сон. Лишь неподалеку от меня ворочается Прядко, никак не может уснуть, видно, тоскует по раненой подруге.
Утром на марше горькая весть: в соседнем полку во время привала убита снайпер Люда Юркова. Не одно девичье сердце сжалось. Чья очередь следующая? О своей смерти я как-то не думала, даже в самые страшные минуты боя под Ведусовом успокаивала свою напарницу:
— Мы с тобой маленькие,
Но ведь и Люда была такая же, как мы, а смертоносный осколок нашел ее…
Снова пеший марш и привал. Разговоры, воспоминания, то и дело называют знакомые имена. Молодец Шор, поддержал огоньком пехоту! И снайперы — воины хоть куда, ни одна не дрогнула в бою. Больше всех славят нашу старшую, Сашу Шляхову. Вот кто настоящая героиня!
В центре солдатского кружка Булавин, по рукам ходит неистощимый комиссарский кисет. Сама собой возникает песня:
Эх, махорочка, махорка! Породнились мы с тобой…Снайпер Петренко, перемигнувшись с украинцами, затягивает свою «Сонце нызенько». И кажется, нет войны, нет проклятого врага, даже зимы нет. И рисуется картина: солнышко опускается за степные курганы, мычит сытая скотина, спеша ко дворам, парубок ждет у плетня кареокую дивчину…
— Никак рыбинские соловьи залились! — определяют бойцы соседнего батальона. Вот ведь нет с нами комбата Рыбина, а помнят его все, узнают батальонных запевал.
Степан Петренко не только песенник, свое дело он знает отлично, к нему можно обратиться с любым вопросом. Настали холода — как добиться того, чтобы не отпотевала оптика? И чем лучше в мороз смазывать затвор? На все у него ответ и примеры из личной снайперской практики. По совету Петренко в сильные холода мы лили из масленок на руки припасенную водку, растирали их так, что ладони начинали гореть. До этого девушки отдавали солдатам положенные фронтовые сто граммов.
Клавдия Прядко подарила Степану финку: не раз он с завистью поглядывал на красивые ножны. К слову сказать, финка эта спасла Петренко жизнь, когда два гитлеровца неожиданно обошли снайпера с тыла. Но было это уже в «Долине смерти», рассказ о которой еще впереди.
Обелиск у Турки-Перевоза
Мы стояли в обороне, когда пришло известие о гибели Ставского. На участок 69-го полка, в котором находился писатель, немцы бросили мощные танки. В неравном бою полк оказался расчлененным на три части: коммуникации прерваны, управление и связь нарушены. Обстановка сложилась тяжелая. Все это время Ставский был на передовой, подбадривал солдат, делился с ними последним сухарем, а в минуты передышки брался за гармонь.
На одной из высоток за деревней Турки-Перевоз расчет 76-миллиметровой пушки из засады подбил прямой наводкой «тигра». Стальная громадина застыла на бугре, на виду у всех. И конечно, каждому хотелось подобраться к ней поближе. Кто-то попробовал сделать вылазку, но фашисты открыли сильный огонь:
14 ноября 1943 года, улучив минуту, когда вражеский пулемет смолк, Ставский, считавший своим корреспондентским девизом никогда не брать материал из третьих рук, перевалил свое грузное тело через бруствер и по-пластунски пополз к «тигру». За ним следовали два добровольца с автоматами, чтобы в случае опасности прикрыть огнем. Тишина на ничейной земле обманула Ставского. Когда до танка оставалось всего несколько метров, он, не вытерпев, поднялся во весь свой богатырский рост и кинулся вперед. В эту минуту его и сразила пулеметная очередь.
Автоматчики, подползшие к нему, увидели, что смертельно раненный писатель подносит ко рту какие-то бумажки, рвет их зубами. Не хотел он, чтобы врагу досталось хоть что-то…
Владимира Петровича хоронили в Великих Луках. С неба падали крупные хлопья мокрого снега, оседали на плечах и шапках солдат, выстроившихся почетным каре, таяли на медных трубах оркестра.
Писатель Александр Фадеев с вдовою и дочерью Ставского пробились на машине сквозь ночь, сквозь непогоду, чтобы проститься с павшим другом, мужем, отцом.
От нашей женской снайперской роты уехала на похороны Клава Иванова. Многие из нас хотели отдать последний долг Владимиру Петровичу. Рая Благова не могла забыть, как на передовой, под огнем, Ставский сделал ей перевязку. Но Иванова была лучшим стрелком роты, первой открыла боевой счет, больше других успела уничтожить фашистов. Над открытой могилой от нашего имени поклялась она отомстить врагу.
Сама Клава, к сожалению, вскоре допустила оплошность, стоившую ей жизни. К зиме мы получили полушубки — новенькие, из белой овчины, с меховыми воротниками. А шарфы у многих девушек были свои, разных расцветок. Клава гордилась тем, что у нее, единственной в роте, красный вязаный шарф. Напрасно подруги внушали Клаве, что красный цвет может демаскировать на снегу. Она только отшучивалась. Правда, шарф стала заправлять под самый воротник, так, что он чуть-чуть выглядывал. Но и это «чуть-чуть» порою может стоить жизни снайперу.
В то утро Клава со своей напарницей Раей Благовой, как обычно, заняли боевую ячейку. Едва рассвело, в окопах противника, метрах в 300 от наших, показались немцы. В оптику было хорошо видно, как офицер в фуражке с высокой тульей рукою в перчатке показывал своему спутнику что-то на советской стороне. Такое нахальство девушки видели впервые. Обычно гитлеровцы мышами шмыгают по ходам сообщений, если и высовываются, то лишь на короткое время, чтобы в них не успели прицелиться. А этот стоит чуть ли не по пояс, да еще тычет пальцем в нашу сторону.
Опешив от удивления, напарницы потеряли несколько драгоценных минут. Клава опомнилась первая и, тщательно прицелившись, выстрелила в офицера.
— Получай, гад!
Следом прогремел Раин выстрел. Гитлеровцы исчезли, точно мишени в тире при стрельбе на скорость. Еще какие-то тени замелькали во вражеской траншее, удаляясь от опасного места. Клава привстала в окопчике, чтобы лучше разглядеть происходящее.
Противник открыл беспорядочный огонь по окопу, где находились снайперы. Им пришлось сменить позицию.