Подумай дважды (Think Twice)

Рэнд Айн

С таким же успехом определение «романтического реализма» можно применить и к ее стилю. Воспроизведение конкретики, обязательство по отношению к фактам, старательная точность и ясность описаний — это проявления реализма в самом высоком его смысле. Привязанность к действительности как таковой. А обязательства по отношению к абстракции, к широким значениям, к субъективным оценкам, драме и страсти — это непременные атрибуты романтизма.

Повествование Айн Рэнд (как и любого другого писателя) живет только благодаря абстракциям (словам).

Благодаря ее способу их выражения она может закладывать в них смысл определенного момента действительности, передавать через них ощущения, порождаемые этим процессом. Читателем такое творчество воспринимается как всплеск силы, который затрагивает его на всех уровнях — на уровне чувств, разума и эмоций.

И хотя повествование Айн Рэнд осознанно, оно не занимается самосознанием, лишь течет дальше, естественно, расчетливо, непринужденно. Она не оглушает, как пиротехнический залп (хотя в какой-то мере так оно и есть). Как и со всей великой литературой, это неповторимое творчество затрагивает струны человеческой души неумолимостью.

Все описанное мной выше в достаточной мере объясняет причины, по которым я все же захотел опубликовать эти отрывки. Воспринимайте их как самостоятельные произведения. И «Веста Данинг», и «Рорк и Кэмерон» являются достойным заключением к истории о многолетней кропотливой работе Айн Рэнд над совершенствованием своего мастерства.

Следующие два рассказа являются неоспоримым доказательством того, сколь многого добился автор рассказа «Муж, которого я купила» за двенадцать лет.

Леонард Пейкофф

ВЕСТА ДАНИНГ

Снег лепил так сильно, что казалось, будто кто-то в небесах изо всех вытряхивал весь пух из подушек. Снежинки беспрестанно застилали ему взор, оседая на ресницы, и Рорк едва мог разглядеть входную дверь. Он стряхнул белую пыль с воротника изношенного пальто, того самого, которое верой и правдой прослужило ему все то время, что в Нью-Йорке бушевали февральские бураны. Он отыскал вход, прошел внутрь и оказался в темном зале, где горела одинокая лампа, своим мерцанием плетя на снегу у порога причудливую мозаику из вьющихся змеек, сотканных из светотени. Весь снег, который он стряхнул с шапки в подставленную ладонь, тут же превратился в талую воду. Он неспешно пошел дальше в непроглядный мрак, к лестнице, по которой ему предстояло преодолеть шесть этажей.

Обеденное время давно прошло, и лишь едва уловимый аромат сыра да лука, доходящий откуда-то из-за закрытых дверей, напоминал об этом. Ему пришлось работать допоздна. В офис внезапно поступило три новых указания, и к тому моменту Кэмерон исчерпал уже весь запас богохульств, действовавших не хуже живительного тоника.

— Прямо как в старые добрые дни, — усмехался Симпсон.

Так они и сидели весь вечер, при тусклом свете ламп, обдуваемые сквозняками, поглядывая на улицу и на засыпанные снегом подоконники в томительном ожидании хотя бы намека на скорую весну.

Рорк был просто измотан, перед глазами у него до сих пор бежали вереницами тонкие черные линии, которые ему приходилось безошибочно чертить весь день; поднимаясь по лестнице, он то и дело смыкал отяжелевшие веки, дабы хоть как-то избавиться от плывущих перед глазами белых паутинок на красном фоне. Но все же эта усталость его воодушевляла, требовала действовать, а не отдыхать, и он быстро продолжал подниматься наверх.

Он дошел до четвертого этажа и остановился. Высоко на темной стене, на грязном стекле окна, за которым беспрестанно порхали снежинки, плясал светло-красный отблеск света. И тут из-за двери его комнаты, находившейся двумя пролетами выше, до него донесся чей-то голос. Он в изумлении прислушался:

...но не задавай вопросов. На них не стану отвечать.

Есть выбор у тебя: принять меня

или пойти своей безмолвною, бесславною дорогой

и невоспетым пасть в безвестной битве.

Перед тобой стою я, безоружна — с одною лишь уверенностью

пламенною в сердце,

непоколебимой, неизменной и неразделенной.

В грядущей битве победу мы одержим хоть сейчас,

если пойдешь со мной ты. Мы переживем

осаду Орлеана, свободу защитим.

И выйдем победителями, верю!

Голос был напряжен до предела, почти срывался, едва справляясь с охватившими его обладателя эмоциями. Он фальшивил в самых неожиданных местах и произносил слова совсем не так, как следовало бы это делать на сцене, будто в исступлении, абсолютно не контролируя речь, лишь надсмехаясь над этим. Голос лунатика, не осознающего даже то, что осе происходящее с ним есть явь, пребывающего в диком экстазе от своего сна.

Затем он замолчал, и из комнаты уже не доносилось ни звука. Рорк быстро поднялся и распахнул дверь.

В центре комнаты, спиной к нему, стояла девушка. Услышав, как дверь стукнулась о стену, она мгновенно развернулась, да так, что он далее не успел уловить глазом это движение. Но вот она уже стояла к нему лицом, будто только что поднявшись с пола и на миг замерев. Кончики ее коротких каштановых волос еще покачивались от резкого движения. Тело ее застыло в каком-то странном, неестественном положении, за исключением длинных стройных ног, которые просто не могли так смотреться, даже нелепо расставленные на ширине плеч.

— Что вам здесь нужно? — резко и гневно бросила она.

— Вообще-то, — сказал Рорк, — я хотел вас спросить о том же.

Она посмотрела на него, затем быстро окинула взглядом комнату.

— О, полагаю, это ваша комната, — угасшим тоном сказала она. — Простите.

Она резко двинулась в сторону выхода, но он встал у нее на пути.

— Что вы тут делали? — спросил он.