Подумай об этом завтра
Шрифт:
– Нет.
– Да не ври уж! Сама мне про своих кавалеров почему рассказывала? Только не говори, что совета хотела спросить! Уесть меня мечтала! Ткнуть носом в неудачи…
– Нет, ты ошибаешься, – запротестовала Леся, но Одинокова ее словно не слышала:
– Да если б ты повела себя по-другому… Если б не укатила на джипе и не хвалилась передо мной, я бы никогда у тебя ключ не украла… Но ты… Ты меня взбесила. И мне так нужны были деньги, что я не устояла…
– Надеюсь, ты не успела их потратить?
– Не волнуйся, верну… Весь день сама не своя хожу. Совесть мучает… – Она уже не агрессивно, а грустно посмотрела
Она протянула Лесе конверт и, тяжко вздохнув, побрела к выходу.
– Если тебе так нужны деньги, я одолжу, – крикнула ей вслед Леся.
Но Катя ничего не ответила.
Эпилог
Новый год Леся решила отмечать одна. Запекла утку, сделала традиционный оливье, купила шампанского. Выпив первый фужер за старый год и приняв поздравления с праздником от близких (все звонили заранее, пока сеть не перегружена), Леся заскучала. Когда часы показали одиннадцать пятнадцать, она включила компьютер и зашла на сайт – просто так, от нечего делать – и почти сразу получила сообщение от пользователя под ником Романтик. «Скучаешь? – писал он. – Если да, предлагаю встретить Новый год со мной! Буду ждать тебя у входа в парк культуры с 23.50 до 00.00. Найдешь меня у снеговика, узнаешь по шампанскому в одной руке, мандаринам в другой и маске тигра. Это не шутка. Приходи, я буду ждать именно тебя…»
Прочитав это сообщение, Леся рассмеялась. Нашел дурака за четыре сольдо! Ага, ее он ждет, врун! Как пить дать разослал это сообщение всем женщинам, находящимся в это время на сайте. Чтоб поиздеваться!
«Не пойду я ни в какой парк, – сердито подумала Леся. – И пусть до него ходьбы всего десять минут!»
Выключив компьютер, она вернулась за стол и принялась кромсать утку. Но кусок в горло не лез и на месте не сиделось. Кинув взгляд на часы и отметив, что до Нового года осталось ровно полчаса, Леся спрыгнула с дивана и понеслась в прихожую. Натянув шубу и сапоги, цапнув ключи и сумку, она шагнула к двери, но бегом вернулась в комнату, схватила со стола утку, завернула ее в фольгу, зачерпнула горсть конфет, три яблока, затем метнулась к бару, достала из него последнюю бутылку, все это засунула в пакет и вылетела из квартиры.
К парку вела узкая улочка, и Леся припустила по тротуару, только снег из-под каблуков летел. Она торопилась, чтоб успеть вернуться до боя курантов. Ведь ясно, что никто у снеговика ее не ждет, поэтому надо спешить…
Мужчину в маске тигра Леся завидела издали. На нем был серебристый пуховик, отливающий в свете фонарей, высокие ботинки на шнуровке и огромные пуховые варежки. У Леси были точно такие же в детстве. Мужчина держал в одной «меховой» руке бутылку шампанского, в другой пакет мандаринов.
– Ну наконец-то! – прокричал он. – А я уж думал, ты не придешь!
– А я утку принесла! – невпопад сказала Леся. – Без яблок, правда…
– Это ничего, – хмыкнул он и стянул маску.
Увидев его лицо, открытое, курносое, с ямочками, Леся счастливо рассмеялась. Перед ней стоял именно тот мужчина, с которым ей хотелось бы встретить не только Новый год, но и старость…
К гадалке не ходи
Антонина поднесла ко рту фужер с шампанским и приготовилась сделать глоток, но тут по квартире разнесся такой громкий крик, что она поставила бокал на столик и выбежала в прихожую, чтобы узнать, кто кричал и почему.
Как и следовало ожидать, голосила маменька. Из трех присутствующих в помещении женщин только она могла издавать столь пронзительные звуки. Две остальные были слишком интеллигентны, чтобы орать в гостях. К тому же у одной из них был ларингит, и она могла только шептать. Тогда как маменька орала. И орала так, что остальные женщины зажимали уши ладонями, а находящиеся в некотором отдалении мужчины страдальчески морщились.
– Мама, прекрати! – попыталась урезонить ее Антонина. Но та голосить не перестала, зато сменила репертуар: если до этого она просто кричала «а-а-а», то теперь стала выдавать вразумительные слова:
– Укра-ал! Украл, гад!
– Что? – полюбопытствовали гостьи хором.
– Кто? – спросили мужчины и тоже в унисон.
– Бриллиант! – ответила маменька на первый вопрос, причем весьма пространно: – Фамильный бриллиант! Старинный. Чистейшей воды. Редкого цвета. Ценой в миллион долларов!
На самом деле она, как всегда, преувеличила. Бриллиант был изготовлен из алмаза, добытого на якутских приисках двадцать лет назад. В их же семье он появился и того позже: в конце девяностых. Купил его ныне покойный Тонин отец на «черном» рынке в подарок жене на золотую свадьбу. Стоил тот сравнительно недорого, поскольку был не очень чист: мало того, что сам был мутноват, так еще и попал на прилавок после какой-то темной истории. Но Тониного папу не смутило ни первое обстоятельство, ни второе, и он приобрел бриллиант, затем вставил его в золотую оправу и преподнес перстень любимой женушке. Та, естественно, пришла от подарка в неописуемый восторг, но носить не стала. Спрятала! От греха подальше. Но при этом стоило в их доме появиться новому гостю, как матушка доставала сокровище и хвасталась им, с каждым годом прибавляя к его стоимости десятки тысяч долларов.
И вот теперь он достиг цены в миллион!
– Мама, что ты несешь? – одернула ее Тоня. – Ему красная цена – тысяч сто пятьдесят, и не долларов, а рублей!
– А по-твоему, сто пятьдесят тысяч уже не деньги! – возмутилась та. – Не знала, что библиотекари у нас сейчас столько зарабатывают, что им сам Абрамович позавидует.
– Я получаю восемь тысяч рублей, и ты это знаешь, – парировала Тоня. – Но справедливости ради должна сказать, что миллион – это совсем не та сумма…
Договорить ей не удалось – матушка прервала. Она всегда это делала, поскольку считала дочкины рассуждения слишком занудными, чтобы выслушивать их до конца.
– Бриллиант, может, миллиона и не стоит, но твоему голодранцу и тысяча рублей – деньги! – громыхнула она и из прихожей ткнула перстом в сидящего в кухне Емельяна. – И как не стыдно ему грабить честных людей в светлый праздник Рождества Христова!
– Мама! – возмущенно вскричала Тоня. – Не смей обвинять Емельяна!
– А кого еще, как не его?
– Нас тут, между прочим, восемь человек.
– Ха! Нас, может, и восемь, но голодранец только один, твой кавалер!
– Я бы предпочел, – подал голос Емельян, – чтоб вы назвали меня бессребреником.