Подвал
Шрифт:
– Эй! – крикнул Дима. Голос прозвучал настолько хрипло, что Сысоев сомневался, услышали ли его.
Следующие движения одного из его «гостей» говорили о недвусмысленном желании. Ублюдок снял штаны и навалился на лежащего, двое других навалились на обездвиженное тело. Кем бы ни был поверженный, его бесцеремонно собирались… трахнуть? Крик, спущенные штаны… Затуманенный разум выдавал только одну четкую картинку. В его доме собирались кого-то изнасиловать. Предательская мысль посетила его голову. Смыться, пока его не заметили. Ведь они сделают свое дело и уйдут. А если нет?
– Эй, а ну слезь с нее! – Дима замахнулся
Он проснулся. Быстро, будто и не спал, закрыл на минутку глаза, а теперь открыл их. Дима встал, посмотрел в угол, где… Насильники! Он в предрассветных сумерках видел, что комната пуста. Убежали? Нет! Нет, черт возьми! Это сон. Он вспомнил, что побежал на ублюдков и кто-то его ударил. Совок упал, и он проснулся. Увидел ли он лица нападавших или жертвы, Дима не помнил. На самом деле он вообще ни хрена не помнил, кроме того, что у него в комнате совершалось преступление и ему же дали по «соплям». Черт бы с ним самим, но он ничего не помнил из вчерашнего вечера. Последним более или менее четким воспоминанием было то, что они с Семеном усаживаются в плетеные кресла. Потом все словно в пелене, причем такой густой, что, если бы насильником был он… Нет!
Подобную мысль как-то, в момент философско-ностальгического настроения, высказал один из его поклонников-собутыльников. Нет, не то что кого-то изнасиловал. Он как раз обмолвился о своих страхах.
– Напиваюсь до синих веников, – начал он.
– Не ты один, – поддержал его Дима.
– Не знаю, понимаешь ли ты меня, – пролепетал мужчина.
– Объясни, – сказал Сысоев. Возможно, объяснения помогут ему в… В чем, мать его?! На тот момент он не писал уже с полгода, пропивал гонорар за переиздание первой книги. Пусть говорит. Если это не поможет, то и не навредит наверняка. И он сказал. Он объяснил так, что это иногда всплывало в памяти.
– Я ничего не помню. – Просто и без всех этих соплей. Мол, не помню, и все. Но собеседник его удивил: – Сидим, выпиваем, а потом бах, – он проводит рукой перед лицом, – и я уже просыпаюсь дома. Понимаешь?
Откровенно говоря, он ничего не понимал, но кивнул, чтобы рассказ не поразил его откровенностью. Но тут же понял, что в любом случае ему придется выслушать собутыльника.
– То есть промежуток времени от, – мужчина поставил рюмку, – и до моего пробуждения будто вырывается из моей жизни. И знаешь, что я думаю?
Черт! Да ему было наплевать, что думает он.
– Что? – вежливо спросил Дима.
– Я думаю, хорошо, что я просыпаюсь дома…
– Хм. Конечно, под забором оно как-то неуютно. – Дима улыбнулся. Вот что его беспокоило.
– Забором? Ты сказал, забором?!
Дима понял, что разговор с этим философом его утомил.
– Забор покажется чудом, волшебной сказкой, если ты проснешься на нарах.
Чушь, бред. При чем здесь нары?
– В этот промежуток, когда ты ни хрена не помнишь, ты можешь натворить такого… Убить кого-нибудь, украсть, изнасиловать…
Дима поперхнулся.
– А самое страшное, ты можешь оказаться не в то время и не в том месте. Рядом с изнасилованной женщиной, злой на всех козлов-мужиков, у разбитой витрины ювелирного магазина, у трупа с проломанным черепом. А результат один – ты на нарах.
– То есть как?
– Да вот так! Кому-то надо, чтобы не страдала раскрываемость
Во как! Подобные разговоры во хмелю вроде как говорили о том, что не все потеряно, человек понимает, что выбрал неверный путь. И, казалось бы, эти мысли должны приводить к завершению этой беды. Так нет же, философ куда-то улетучивается, и тело, оставшееся на барном стуле, намахнув очередную рюмку, быстро переключается на разговор о последнем бое Поветкина с каким-нибудь «мешком» или о беготне по полю одиннадцати «мешков» сборной России.
Сейчас слова безымянного (он плохо запоминал имена однодневных собутыльников – сплошные Саши-Андреи-Ромы) вспомнились не случайно. Провалы в памяти у него были и до этого, но здесь и сейчас ему снились сны, мало отличающиеся от реальности. Сны, после которых ждешь, что через порог ввалится Стасыч со словами: «Нарушаем?»
С ним явно что-то не то. Сны, какие-то угрызения совести. По большей части ему было стыдно за то, что он напивается до беспамятства. Казалось бы, чего сложного – взять и не пить? Так нет же, он и сейчас, переживая и обдумывая возможное попадание на нары из-за своего пристрастия к алкоголю, подошел к холодильнику в поисках пива. Оно было. Четыре бутылки аккуратненько выстроились на дверной полке. Он обрадовался, словно ребенок, катающийся на пони.
– Только пони не может привезти на нары, – с печальной улыбкой произнес Дима, достал бутылку пива и посмотрел на ноутбук. Пожиратель текстов ждал новой порции букв. С этим надо что-то делать, но сначала…
Дима открыл бутылку и сделал несколько глотков.
Он практически весь день провел в сарае.
Дима сидел в кресле и печатал на ноутбуке. На свой страх и риск он впихивал в глотку этого прожорливого монстра слово за словом. А что ему еще оставалось делать? После звонка Андрея и его обещания приехать через пару дней он готов был писать шариковой ручкой на разлохматившихся обоях в комнате. Боялся ли он своего друга? Нет. Он боялся другого. Он боялся обвинений от друга, что он поменял любимую работу на бутылку, что он болтун. Обещания «порвать» всех в жанре хоррор если и были (нет, они, конечно, были – он же видел интервью в журнале), то он их не помнил. Ему прислали вопросы по электронной почте, и он просто ответил на них. Наверное. Он ответил, как считал нужным, естественно, выпив до этого. Вполне возможно, что в тот момент в его захмелевшем мозгу родился план по спасению отечественной литературы в целом и жанра хоррор в частности, но сейчас он ни черта не помнил.
Бах – и на нары.
Да, пьянка становилась проблемой. Сегодня с утра он выпил бутылку пива, да рядом, у кресла, стояла еще одна, но он ее так и не открыл. Он думал об этом слишком уж часто, как ему казалось. Хороший знак: раз он об этом думает, значит, не все потеряно. С одной стороны, здесь ничего необычного нет: нервы, переживания и все такое, но с другой – что-то заставляло его паниковать. Сысоев понимал, что это ненормально, что каждодневная доза спиртного рано или поздно приведет его к зависимости. Алкоголизм как он есть.