Подвал
Шрифт:
Проем буквально приглашал. Даже ступеньки стали светиться фосфором. Дима встал. Потоптался на месте, не решаясь сделать хотя бы шаг в сторону лестницы.
– Помогите!
Крик привел его в чувство. Кричала (он был в этом уверен) та же девушка, что и прошлой ночью, в его кошмарном сне. Только теперь она звала на помощь из подвала. Дима сделал шаг. Потом еще. И еще. Последняя ступенька далась с трудом, будто за ней была пропасть. Комната с земляным полом, бревенчатыми стенами и железным потолком выглядела немногим больше той, в которой он жил.
– Помогите!
Справа от лестницы была все та же компания. Три ублюдка нависли над женщиной.
– Эй!
Они
Дима оторвал голову от мокрой подушки. По ТНТ шла какая-то муть ничем не лучше той, с кенгуру в толстовке. Он посмотрел на будильник. Час ночи. Он проспал всего три часа. И такого себе накошмарил. Видение спортсмена он отбросил сразу же. Он приснился ему только из-за того, что Дима возненавидел его сразу же, с первого дня. Самое ему место в кошмарном сне. Дмитрия беспокоило само изнасилование.
Дима встал и подошел к холодильнику. Он хотел выпить водки, но передумал. Развернулся и пошел к раковине. Наполнил стакан холодной водой. В несколько глотков осушил его, затем наполнил снова. Зубы стучали о край стакана. Руки тряслись. Ему пришлось держать стакан обеими руками. Питье воды стало испытанием.
Каждый раз, когда он закрывал глаза, перед ним вставали одни и те же обрывки ночных кошмаров. Он видел, как насилуют девушку. Видел ублюдков, бьющих ее и раздирающих на ней одежду. Только однажды он смог взглянуть на визжащую девушку. На месте глаз – сплошной кровоподтек. Разодранное, все в синяках лицо. Потом его будто отталкивали, и он снова оставался сторонним наблюдателем, не способным ни заступиться, ни позвать на помощь. Дима чувствовал себя зрителем какого-то фильма ужасов. Страшно, но не смертельно. Для него по крайней мере. Как будто он знал, что это всего лишь кошмар. Но теперь, проснувшись, Дима понял, что было самым страшным. Самым страшным было ощущение, что, если девушку из сна умыть, он непременно узнает ее.
Дима поставил стакан и наклонился над раковиной, чтобы умыться.
«Кто? – думал он. – Кто эта девушка?»
Кошмар снился ему во второй или третий раз. Это, бесспорно, было предвестие, знак, предостережение.
Но знак чего?
Может, кто-то хочет, чтобы он спас ее. Там, прямо во сне, взял и навалял этим выродкам. Он мог слышать о том, что здесь кого-то изнасиловали. Причем тогда спортсмен мог оказаться не абстрактной фигурой, воплощением зла в его кошмарах, а реальным насильником. Алкоголь нарисовал Диме эти картинки. Если преступление имело место, то должна быть и какая-нибудь информация. Пусть даже на уровне: ушла из дома и не вернулась. А к этой информации должна быть фотография. Он мог узнать ее. И раз ему это снится, то он непременно узнает. Может быть, завтра.
Остаток ночи и все утро Дима провел в сарае за ноутбуком. Так легко ему не писалось даже в самые лучшие времена. Ноутбук больше не капризничал, и текст оставался в том виде, в каком и был после последнего сохранения. Будто на работу электроники каким-то образом влияло нахождение в сарае. Он печатал и печатал, останавливаясь только для того, чтобы отпить из бутылки пива. Снившиеся вот уже несколько дней кошмары подошли как нельзя кстати.
Он забыл о приглашении пойти к тетке напрочь. Когда раздался стук в дверь, он как раз дошел до момента своего появления на двери в полу. Дима подпрыгнул, едва не выронив ноутбук.
– Черт! – выругался он.
– Дима, я не вовремя? – раздался голос Веры.
– Нет, что ты! Заходи.
Он сложил ноутбук и направился к двери. Питающий провод натянулся, едва не вырвав старенький Rover. Дима чуть-чуть не залаял, как озлобленный цепной пес. Он поставил ноутбук на пол и открыл дверь. Вера улыбнулась. На ней был замечательный топик и не менее замечательные джинсы. На ней были вещи, способные развить сексуальные фантазии того, кто на нее смотрит, быстрее, чем обнаженное тело девушки. Она умела одеваться. Это он видел. А умеет ли она раздеваться, он собирался выяснить. По возможности сегодня вечером.
– Ты готов?
– А как же!
И он не лгал. О чем бы она ни спрашивала, ответ будет такой, какой она хочет услышать. Ради нее он готов был на все.
– Тогда идем?
– Ага.
Дима сейчас сам себе напомнил Шурика из «Кавказской пленницы», когда он на каждое слово спортсменки-комсомолки отвечал кивком и при этом очень глупо улыбался. Если это могло сойти за шутку в двадцать лет, то сейчас, в тридцать пять, кроме как одним из признаков помешательства это никак не назвать. Он взял себя в руки. Потом вспомнил о нескончаемых пьянках, улыбнулся (не как комедийный недотепа, а по-настоящему) и сказал:
– Вера, мне нужно десять минут. Подождешь?
– Ну-у, – протянула девушка, – я ждала и больше. Давай, время пошло.
Он побежал к домику. В комнате вытащил сумку и вывалил все содержимое на диван. Схватил бритвенный станок, пену и полотенце.
Брился быстро, пропуская клочки щетины и ранясь, как подросток. Сейчас, глядя на себя в зеркало, он засомневался в том, что бреется с шестнадцатилетнего возраста. Будто в первый раз. Смазал изрезанное лицо лосьоном и сморщился. Дима подумал, что подобный вид будет вряд ли симпатичен Вере, но ее тетке в самый раз. Ей впору будет даже тот, в спортивном костюме.
Дима замер. Воспоминания о спортсмене встревожили его. Он вспомнил не те моменты, когда гопник не первой свежести вымогал выпивку у магазина Семена, а те, из сна. Этот ублюдок насиловал девушку с окровавленным лицом.
– Дима, ты идешь? – Вера заглянула в его кухню-умывальник.
– Да. Сейчас.
Дмитрий отмахнулся от наглой ухмылки спортсмена, стоящей перед глазами, надел льняную рубаху, осмотрел себя, удовлетворенно кивнул и вышел на крыльцо.
Дима не умолкал. Если, выходя со двора, он еще размышлял о том, с чего начать разговор, то сейчас его было не остановить. Его будто прорвало. Он говорил о всякой ерунде, потом переходил к анекдотам о политике, потом к самой политике, затем снова к ерунде. Вера всю дорогу весело смеялась. Разумеется, когда того требовал его бестолковый рассказ.