Подвальная станция
Шрифт:
— Это — ГУ-7688? — сказала маман. — Его зовут Август. Он станет одним из наших агентов безопасности, когда вырастете. Но до того он еще долго будет маленьким. Когда тебе исполнится двенадцать, ему будет столько, сколько тебе сейчас.
Ари была зачарована. Ей позволили вымыть руки и потрогать младенца. Он взмахнул кулачком и ударил ее, и она громко рассмеялась, так это было забавно.
— Попрощайся? — сказала после этого маман. — Поблагодари Мэри.
— Спасибо, тебе? — произнесла Ари. Она и в самом деле была благодарна. Это было так забавно. Она надеялась, что они еще придут сюда.
— Тебе понравилась лаборатория? — спросила
— Мне понравилось, когда родился младенец.
— Вот так родился Олли. Он родился как раз в этой лаборатории.
Ари не могла представить Олли таким маленьким и потешным. Ей не хотелось думать об Олли так. Она поморщила нос и восстановила в памяти нормального Олли.
Взрослого и красивого, в черной форме.
— Иногда и граждане рождаются из камер, — сказала маман. — Если по каким-то причинам их мамы не могут вынашивать их сами. Тогда это можно сделать посредством такой емкости. Ты знаешь, какая разница между эйзи и гражданином, если они рождаются в одинаковых условиях?
Это был трудный вопрос. Имелась масса различий. Некоторые заключались в правилах, другие — в устройстве эйзи.
— И в чем же она? — спросила она маман.
— В каком возрасте ты получила свою первую ленту?
— В шесть.
— Правильно. И ты получила первую ленту на следующий день после дня рождения. Это ведь не испугало тебя, не так ли?
— Нет? — ответила она и затрясло головой так, что ее волосы разлетелись. Потому что ей нравилось так делать. Маман медленно задавала вопросы, и ей в промежутках становилось скучно.
— Ты знаешь, когда Август получит свою первую ленту?
— Когда?
— Сегодня. Прямо сейчас. Они положат его в колыбельку, и там имеется устройство для прокручивания ленты, так что он сможет слышать ее.
Это произвело на нее впечатление. Она ощутила ревность. Август представлял угрозу, если он собирался стать таким умным.
— А почему мне этого не сделали?
— Потому что ты должна стать гражданином. Потому что тебе необходимо изучить многие вещи старым способом. Потому что, хотя ленты хороши, но если у тебя есть маман или папа, чтобы заботиться о тебе, ты узнаешь много такого, о чем Август узнает, только когда станет заметно старше. В некотором смысле граждане стартуют раньше. Эйзи узнают много о том, как стать хорошим и как выполнять свою работу, но они не слишком разбираются в том, как себя вести в незнакомой ситуации. Граждане оказываются на высоте в непредвиденных случаях. Граждане могут придумать, как поступить. Они узнают это он своих мам. Ленточное обучение хорошо, но это еще не все. Поэтому маман велит тебе обращать внимание на то, что видишь и слышишь. Поэтому считается, что ты в первую очередь учишься именно таким образом, так что ты знаешь, что лента не так важна, как твои собственные глаза и уши. Если бы у Августа была бы маман, которая сегодня взяла бы его домой, то он стал бы гражданином.
— А почему Мэри не может быть его маман?
— Потому что у Мэри слишком много детей, о которых надо заботиться. У нее их пятьсот каждый год. Иногда даже больше. Она не сможет выполнить всю эту работу. Так что приходится прибегать к помощи ленты. Поэтому эйзи не могут иметь маман. Их просто слишком много, чтобы мы могли ухаживать за всеми.
— Я могла бы взять Августа.
— Нет, не могла бы. Для того, чтобы быть маман, надо быть взрослой. Мне пришлось бы взять его домой, и он спал бы в твоей кроватке, играл бы твоими игрушками, пачкал бы пеленки и много кричал. И тебе пришлось бы постоянно делить с ним маман, и так — все время. Нельзя отослать младенца обратно только потому, что ты устала от него. Тебе понравится, если он заберет у тебя полкомнаты, а маман, и Нелли, и Олли пришлось бы постоянно заботиться о нем — потому что он — младенец, и ему потребуется уделять все время.
— Нет! — Это была плохая идея. Она уцепилась за руку маман и решила, что никакой младенец не возникнет и не отберет половину всего. Делить что-то с противными приятелями и то было достаточно неприятно.
— Пойдем? — сказала маман и вывела ее на улицу, под солнце, в садик, где были рыбки. Ари пошарила в карманах брюк, но так не оказалось крошек хлеба или чего-нибудь такого. Нелли заставила ее переодеться в чистое.
— Нет ли у тебя корма для рыбок?
— Нет? — ответила маман и похлопала по камню, на который села. — Сядь рядом с маман, Ари. Скажи мне, что ты думаешь о младенце?
Уроки. Ари вздохнула и оставила в покое рыбку, которая тут же нырнула под листья лилий; она села на корточки на камень поменьше, чтобы видеть лицо маман, и оперлась локтями в колени.
— Что ты думаешь о них?
— Они замечательные.
— Ты знаешь, Олли родился там же.
— Этот младенец станет новым Олли?
— Ты знаешь, что он не сможет стать таким. Почему?
Скривив лицо, она думала.
— Он ГУ и что-то там, а Олли — АО. Он даже не альфа.
— Правильно. Это совершенно правильно. Ты очень догадлива.
Ей было приятно слышать такое. Она заерзала.
— Знаешь, ты родилась в этой комнате, Ари.
Слова эхом отдались у нее в голове. И она не была уверена, что маман ее не дразнит. Она посмотрела на маман, стараясь определить, не является ли это игрой. На игру это не было похоже.
— Маман не могла носить тебя. Маман слишком стара. Маман уже долгие годы пользовалась омолаживанием, и у нее больше не не могло быть детей. А родильная камера могла. Так что маман попросила Мэри сделать специального младенца. И маман находилась рядом с камерой, когда младенец родился, и маман вынула его из воды, и это была ты, Ари.
Не отрываясь, она глядела на маман. И пыталась перенестись в ту комнату, в ту емкость, и пыталась представить себя тем младенцем, которого держала Мэри. Все ей показалось другим. Она почувствовала, как будто стала отличаться сама от себя. Она не знала, как все это понимать.
Маман протянула руки:
— Ты хочешь, чтобы маман подержала тебя на руках, милая? Я подержу.
Да, она хотела этого. Она хотела быть маленькой и устроиться на коленях у маман, и она попыталась, но сделала маман больно, она ведь такая большая. Так что она просто съежилась на камне подле маман, ощущая себя слишком большой и неуклюжей, в то время как маман обняла ее и покачивала. Это успокаивало.
— Маман любит тебя, милая. В самом деле любит. Ничего нет плохого в том, чтобы родиться в той комнате. Ты — самая лучшая девочка, которая могла быть у маман. Я не променяю тебя ни на кого.
— Я до сих пор твоя.
Маман медлила с ответом, в маман быстро произошла перемена, и это испугало ее. Наконец, маман сказала:
— Ты до сих пор моя, милая.
Она не понимала, почему у нее так сильно бьется сердце. Он не понимала, почему ей показалось, что сначала маман не собиралась этого говорить. Это пугало ее больше всего. Она была рада, что маман обнимает ее. Ей было холодно.