Подвиг живет вечно (сборник)
Шрифт:
На Казакевича также возлагалось систематическое ведение карты группировки противника, накопление данных о его боевом и численном составе, вооружении, политико-моральном состоянии, характере оборонительных сооружений, потерях и полученных пополнениях, характеристиках командного состава, планах и намерениях противника и т. п. По всем этим вопросам нужно было быть готовым в любой момент дать исчерпывающий ответ командующему армией, начальнику штаба, начальнику оперативного отдела и другим заинтересованным лицам.
Обобщенные сведения о противнике с оценкой его реальных возможностей и вероятным характером действий ежедневно к 18.00 в виде разведсводки подписывались начальником
Кроме того, к восьми часам утра Казакевич должен был подготовить последние данные о противнике перед фронтом армии и ее соседей справа и слева, нанести их на отчетную карту командующего армией. А на основе материалов, полученных из штаба фронта, отразить изменения в основных группировках немецко-фашистских войск на всем советско-германском фронте. Если начальник разведотдела и начальник 2-го отделения были в штабе, то подготовленные материалы командованию армией докладывали они. Но так как зачастую они находились в войсках, то делать это должен был кто-либо из офицеров информационного отделения.
За время войны сменилось четырнадцать командующих нашей армией и более десяти начальников штабов. У каждого из них были свои особенности и свои требования к содержанию и форме докладов о противнике. Это надо было также учитывать и стараться сохранить выдержку и спокойствие в условиях напряженной обстановки, когда в отдельные периоды сведения не только о противнике, но и о положении собственных войск поступали с опозданием и не всегда объективно отражали истинное состояние дел. В таких случаях Казакевичу хорошо помогало умение думать за противника и приходить к мотивированному заключению о возможном характере его действий.
Аналитическая работа органов разведки исключительно важна. Добыть данные о противнике — это еще полдела, а иногда и того меньше. Не менее важно их объективно оценить, отделить дезинформацию от истины и своевременно довести до сведения тех, кто принимает оперативные решения.
Казакевич отлично понимал всю ответственность возложенных на него задач по оценке поступающих разведданных, важность глубокой внутренней убежденности в обоснованности своих заключений и смелости при их докладе командованию.
В начале Великой Отечественной войны не было еще особых проблем с организацией опроса контрольных пленных как средства для уточнения численного и боевого состава противника перед фронтом армии и подтверждения наличия тех или иных частей. Достаточно четкая система комплектования и пополнения личным составом немецких частей и соединений (примерно до середины 1944 года) позволяла обоснованно предполагать, что если, например, захвачен пленный с личными документами 213-го полка 73-й пехотной дивизии, то этот полк и находится на позициях.
Однако к концу войны, в условиях быстрого продвижения наших войск, положение резко изменилось. Зачастую на одном и том же участке фронта захватывали пленных, принадлежащих к различным частям и соединениям. Поэтому легко было впасть в ошибку, сделав вывод, что перед фронтом находятся все эти части в более или менее полном составе.
На самом деле теперь, когда немецкие войска несли большие потери, для пополнения частей срочным порядком формировались маршевые батальоны и создавались сводные боевые группы из солдат разных частей. Многие из них толком не знали, в какую часть они зачислены, и уверенно утверждали, что служат в той части, которая указана в их личных документах, тем более что соответствующие изменения в них вносились не всегда
Казакевич считал, что для успешного допроса пленных необходимо заранее хорошо знать не только где и в каких боях принимала участие их дивизия, но и кто ею командовал, где она формировалась, где находилась до последнего времени.
Эммануил Генрихович обычно проводил допрос пленных с Аглатовым. Хотя он сам говорил по-немецки, по Мишу брал с собой для создания непринужденной обстановки, позволявшей получить больше ценных сведений. Когда попадался не очень сведущий немец, фольксштурмист или резервист самых старших возрастов (ничего не знающий, кроме имени командира своей роты), Эммануил Генрихович беседовал с ним на разные житейские темы. После допроса он возвращался вместе с Аглатовым в разведотдел и докладывал, что немец, к сожалению, знает очень мало.
Приемы допроса пленных видоизменялись в зависимости от конкретной цели. Скажем, требовалось уточнить, почему солдат 213-й охранной дивизии оказался на переднем крае в полку 75-й пехотной дивизии? Либо произошла смена частей, либо противник усиливает свою группировку на этом направлении?
Казакевич с Аглатовым вызывали пленного и, не обращая на него внимания, начинали по-немецки обсуждать между собой различные вопросы, относящиеся к истории 213-й дивизии, называя нумерацию ее полков, фамилии и звания командного состава и т. п. В результате обмена мнениями делали вид, что собственно об этой дивизии они достаточно хорошо осведомлены и показания пленного существенного интереса не представляют. Пленный внимательно следил за беседой двух советских офицеров, не понимая, зачем собственно его вызвали, что от него хотят и что с ним собираются делать.
Казакевич вставал из-за стола и, как бы собираясь уходить, предлагал Аглатову: «Если у тебя есть время и желание, спроси у немца, может быть, он сам хочет добавить что-нибудь к нашему разговору?»
Пленный с готовностью подтверждал все, что услышал о своей дивизии, но где точно она сейчас находится, сказать не может, был ранен, лечили, после госпиталя в свою часть не попал, оказался в срочно сформированной маршевой роте, которая три дня назад заняла оборону на опушке леса рядом с небольшим хутором, названия которого не знает… Таким образом становилось очевидным, что в положении противника перед фронтом армии существенных изменений не произошло.
Квалифицированному опросу пленных Казакевичем и Аглатовым помогало не только хорошее знание немецкого языка, но и знание истории, литературы Германии, достопримечательных мест, особенностей быта и нравов населения.
Один немецкий унтер-офицер, захваченный в плен на модлинском направлении, был крайне удивлен и обескуражен тем, что на допросе Казакевич спрашивал его не о боевом и численном составе части, в которой он проходил службу, а о том, правильно ли считать, что Потсдам находится в самом центре Европы, и сохранился ли там соответствующий знак. Действует ли фармацевтическая фабрика на реке Хафель и что сейчас с дворцом Сан-Суси, известным архитектурным ансамблем? Из личных писем унтер-офицера было известно, что его семья живет в Потсдаме. И такое начало беседы создавало хорошие предпосылки для откровенного разговора. А нас тогда очень интересовало политико-моральное состояние немецких солдат.