Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара(сб.)

Дойл Артур Конан

– Что такое? – раздался грубый голос рядом. Повернув голову, я увидел огромного чернобородого драгуна, который стащил меня с седла. – Посмотрите, французик плачет. Я думал, что у корсиканца {158} служат храбрецы, а не сопливые мальчишки.

– Повстречай ты меня лицом к лицу, я бы показал, кто из нас сопливый мальчишка, – ответил я.

Вместо ответа мерзавец отвесил мне пощечину. Я схватил его за горло, но дюжина солдат оттащила меня от него. Воспользовавшись тем, что солдаты крепко держат меня, драгун еще раз ударил меня.

158

…у корсиканца… – Корсиканец – прозвище Наполеона Бонапарта, особенно распространенное в среде его недругов. Наполеон родился в 1769 г. на итальянском острове Корсика, который только за три месяца до его рождения стал владением Франции.

– Собака! – воскликнул я. – Разве так следует обходиться с офицером и джентльменом?

– Мы не приглашали вас в Россию, – ответил он. – Если ты пришел сюда незваным, то получай, что заслужил. Была б моя воля, я бы застрелил тебя не церемонясь.

– Ты ответишь за это однажды, – произнес я, вытирая кровь с лица.

– Если атаман Платов разделяет мое мнение, то ты не доживешь до завтра, – ответил он со свирепой гримасой. Затем сказал несколько слов своим подчиненным. Те немедленно оседлали коней.

Подвели Виолетту. Лошадь выглядела такой же несчастной, как ее хозяин. Мне велели сесть в седло. Мою левую руку обвязали ремнем, другой конец которого прикрепили к стремени драгунского сержанта. И вот я с уцелевшими гусарами в самом жалком положении выехал из Минска на север.

В жизни не встречал я такую скотину, как майор Сержин, начальник эскорта. В русской армии служат как самые лучшие, так и самые худшие солдаты в мире, но большего негодяя, чем майор Сержин из Киевского драгунского полка, не было ни в одной армии мира, за исключением партизан в Пиренеях. Здоровенный, со свирепым лицом и щетинистой черной бородой, торчавшей поверх его кирасы, он производил жутковатое впечатление. Я слышал, что позже его представили к награде за храбрость и силу. Что ж, могу подтвердить: в его руках была медвежья сила, которую я почувствовал на себе, когда он стащил меня с седла. По-своему он был остроумен и все время отпускал по-русски шуточки в наш адрес, отчего драгуны и казаки покатывались со смеху. Дважды он отхлестал моих товарищей плетью. Однажды приблизился и ко мне и уже занес плеть, но, видимо, что-то в моих глазах заставило его изменить решение. Майор не посмел ударить меня.

Жалкие и несчастные, замерзающие и голодные, мы двигались унылой вереницей через огромную заснеженную равнину. Солнце село, но наш тяжкий путь продолжался и в сумерки. Я окоченел от холода, голова ныла от побоев. Я сидел в седле в полубессознательном состоянии, не понимая, куда и зачем еду. Виолетта плелась, понурив голову, и поднимала ее лишь затем, чтобы презрительно фыркнуть на убогих казачьих лошаденок.

Неожиданно конвой остановился на единственной улочке крохотной русской деревушки. На одной стороне улицы была церковь, а напротив – большой каменный дом, который показался мне знакомым. В полумраке я рассмотрел, что мы снова оказались в Доброве, у дверей того же дома священника, в котором мы останавливались утром. Здесь очаровательная в своей наивности Софи перевела мне злополучную записку, которая столь странным образом привела нас к гибели. Обидно, всего несколько часов назад мы, полные надежд, выехали отсюда, а теперь остатки славного отряда, побежденные и униженные, в руках злобного врага безропотно ожидали своей участи. Но это судьба солдата, друзья мои; сегодня она тебя ласкает, а завтра жестоко бьет. Токайское во дворце, мутная вода в лачуге, роскошные меха или отрепья, туго набитый кошелек или пустой карман, постоянные колебания от лучшего к худшему, и лишь храбрость и честь остаются неизменными.

Русские спешились. Моим несчастным товарищам приказали сойти с лошадей. Было уже довольно поздно. Русские, похоже, собирались здесь заночевать. Крестьяне обрадовались, увидев, что мы попали в плен. Они высыпали на улицу с горящими факелами. Женщины угощали казаков чаем и бренди. К крестьянам присоединился старик священник, которого мы видели утром. Теперь он, радостно улыбаясь, вынес на подносе горячий пунш, запах которого я помню до сих пор. За спиной у отца стояла Софи. Я с горечью увидел, как горячо она пожала руку майора Сержина, поздравила его с победой и пленением врагов. Престарелый священник, ее отец, злобно взглянул на меня, вытянул костлявую руку и пробормотал ругательства. Красавица Софи молча взглянула на меня, и в ее темных глазах я прочел сожаление и сочувствие. Повернувшись к майору Сержину, Софи что-то сказала по-русски, отчего тот нахмурился и отрицательно покачал головой. Софи стояла в полоске света, который падал из открытой двери, и, кажется, умоляла о чем-то майора. Я не мог оторвать глаз от их лиц: прекрасной девушки и смуглого, свирепого лица мужчины. Чутье подсказывало мне, что от результата спора зависит моя судьба. Офицер долго качал головой. Наконец мольбы девушки смягчили его: по-видимому, он решил уступить. Майор повернулся в мою сторону, туда, где я стоял под охраной сержанта.

– Эти добрые люди предлагают вам провести ночь в их доме, – сказал майор, пожирая меня своими злобными глазами. – Мне нелегко отказать им, хотя я бы предпочел, чтобы ты переночевал в снегу под открытым небом. Это немного остудило бы твою горячую кровь, французская собака!

Взглядом я попытался выразить все свое презрение к нему.

– Ты родился дикарем, дикарем и умрешь, – ответил я.

Мои слова разозлили его. Он подскочил ко мне с проклятиями, подняв хлыст, словно для удара.

– Заткнись, собака! – закричал он. – Была б на то моя воля, я бы заставил тебя пожалеть о нахальстве!

Майор повернулся к Софи. Перед ней он пытался выглядеть галантным джентльменом.

– Если у вас в доме есть погреб с хорошим замком, – сказал он, – то пусть француз проведет ночь там. Ваше предложение и так большая честь для него. Но мне нужно его честное слово, что он не будет пытаться сбежать. Я обязан доставить его атаману Платову завтра утром.

Я не мог более выдерживать его высокомерия. Он нарочно обращался к девушке по-французски, чтобы больнее уколоть меня.

– Мне не нужны ваши поблажки! – вспылил я. – Делайте что хотите. Я не стану давать честного слова.

Русский пожал плечами и повернулся ко мне спиной, давая понять, что разговор окончен.

– Как скажешь, дружище. Тем хуже для твоих рук и ног. Посмотрим, что ты запоешь утром, после проведенной на снегу ночи.

– Одну секунду, майор Сержин, – вмешалась Софи. – Вы не должны быть слишком жестоки с этим пленником. Он сделал нечто такое, что дает ему право на нашу признательность и милосердие.

Русский подозрительно посмотрел на нее, а затем на меня.

– Что же он сделал? Вы, кажется, проявляете излишний интерес к судьбе этого француза.

– Причина заключается в том, что сегодня утром он по собственному почину освободил из плена капитана Алексея Баракова из гродненского драгунского полка.

– Это правда, – сказал Бараков, который в эту минуту вышел из дома. – Он взял меня в плен утром и освободил под честное слово, вместо того чтобы доставить во французский лагерь, где я бы умер с голоду.

– Учитывая то, как благородно поступил полковник Жерар, сейчас, когда фортуна переменилась, вы, безусловно, разрешите отплатить за благородство и позволите ему скоротать морозную ночь в нашем подвале.

Но драгун все еще упрямился.

– Заставьте его дать честное слово. Пусть сначала пообещает, что не станет пытаться бежать, – ответил майор. – Вы слышите меня, сир? Вы даете честное слово?

– Не дам вам ничего, – резко ответил я.

– Полковник Жерар! – воскликнула Софи, повернувшись ко мне с умоляющей улыбкой. – А мне вы дадите честное слово, не правда ли?