Подземелье
Шрифт:
Сначала проступают какие-то расплывчатые контуры, потом шум в голове стихает, и предметы обретают твердые очертания… Справа и слева — вереницы кладовок. Под ногами хлюпает жижа, кое-где поблескивающая лужицами черной воды. Впереди, там где тесный проход упирается в дверь бойлерной, шарит по полу лучом фонаря Неклюдов. Кто-то еще месит ботинками нечистоты в закоулках подвала. Но тех, других, не видно. Перед глазами маячит только спина «сокамерника», втянувшего голову в плечи из опасения задеть низкий потолок.
Через бойлерную они проникают в зловещее
Сергей знает, что лучше бы сюда не заглядывать.
Почему именно он? Ну и что, что он первым, осматривая туалет, обратил внимание на забитую канализацию? И на странную чистоту пола, ванны и унитаза в этой запущенной квартире.
Но Неклюдов уже высветил фонарем лопнувшее колено толстой канализационной трубы, горку беловато-красных, величиной с ладонь лепешек под ним и свисающие из трещины бурые ошметья.
Наверху хозяин квартиры, за которым присматривает Гриднев, даже не подозревает, какую шутку сыграла с ним гнилая труба, извергнув под ноги оперов свое содержимое. Сам ведь заявил об исчезновении жены и тещи, сам бегал по знакомым в поисках пропавших женщин, лил натуральные слезы — якобы от недоброго предчувствия.
Теперь ясно, где находится то, что принято именовать в следственных документах «мягкими тканями тела»… Чем, интересно, он их кромсал? Хороший потребовался ножик… Предстоит еще отыскать кости.
Неклюдов тычет в красноватую горку подобранной с пола щепкой, матерится. Сергей медленно пятится, пытаясь отвести взгляд от кучи нарезанного, словно для отбивных, человеческого мяса, зажмуривает глаза и продолжает видеть сквозь веки.
Он медленно поворачивается и убредает в лабиринт подвала, туда, где должна быть лестница.
Но вместо выхода за очередным поворотом открывается пустая каморка, посреди которой толкутся всё те же Неклюдов с Гридневым и еще кто-то. Пол здесь не зацементирован, а засыпан песком, который Гриднев ковыряет лопатой. Сергей оказывается рядом в тот самый момент, когда штык выворачивает из грунта плотный ком величиной с человеческую голову. Это и есть отрубленная голова, почерневшая, с желтоватыми, копошащимися пятнами на месте глаз. Гриднев поднимает ее на лопате, командует:
— Фули стоишь?! Мешок давай!
Полиэтиленовый мешок с поспешной готовностью расправляет низенький, коренастый мужик с синими от татуировки кистями. Глова шумно проваливается в горловину, бухает в песчаный пол…
Туловище дружка-собутыльника, которого мочканули сдуру, татуированный с дружками три ночи подряд жгли в трубе под заброшенной железнодорожной насыпью на окраине города, превратившейся в свалку. Конечности утопили в реке, а голову закопали в подвале строящегося дома, надеясь, что сверху ляжет бетон. О голове беспокоились больше всего. Попадет черепушка в ментовские руки, могут восстановить облик. В базе данных найдут фотку терпилы — она там давно имеется.
А узнают, кто такой — возьмутся за его кентов…
— Копай дальше, — говорит Сергей Гридневу. — Там еще должна быть кошка.
Но куда-то они все пропадают, и опять тянется бесконечный, жуткий подвал.
Впереди из стены косо падает сноп света. Там, кажется, выход. Но вместо выхода за поворотом открывается новый коридор, посреди которого, спиной к Сергею, стоит светловолосая девушка в коротеньком летнем платье. Полуобернувшись, она лукаво поглядывает сквозь пелену распущенных волос. Лицо! Что у нее с лицом?
Он хватает девушку за плечо, резко поворачивает к себе. В полумраке растягивает в улыбке размозженные губы бесформенная маска, стекающая к нежному подбородку.
Почувствовав в правой руке тяжесть, Сергей подносит кулак к глазам. В кулаке зажат металлический прут — обломок арматуры.
— Нет! Не-ет!..
Пальцы, сведенные судорогой, не желают выпускать проклятое орудие. Пальцы ломотно хрустят, укорачиваются, делаются толще, на их концах прорастает что-то твердое и острое, впивающееся в ладонь. Кожу протыкают изнутри жесткие темные волосы, их поросль густеет, и кисть, как в паршивом фильме ужасов, на глазах превращается в уродливую звериную лапу…
— Ну-ка! Проснись! Слышишь?
Он открывает глаза, но видит все те же, растворенные в шевелящейся мгле женские волосы, скрывающие лицо. В ушах стоит собственный крик, который обрывает нешуточная пощечина. Дернув головой, Сергей приходит в себя. Раиса откидывает назад растрепавшиеся пряди.
— Славная оплеуха. — Он потер щеку.
— Как ты меня напугал!
Если бы она знала, как он напугал сам себя!
Проклятые подвалы, так похожие на настоящие, оставшиеся в городе, за тридевять земель. Отвяжутся ли когда-нибудь чертовы сны, в которых без конца прокручивается виденное и пережитое наяву, окрашиваясь в гнойные цвета галлюцинаций.
Он встал, зажег свет, звеня горлышком бутылки о край стакана, налил коньяку.
— Тебе плеснуть?
Раиса, нахохлившись, брезгливо передернула плечами.
— Снишь всякие гадости, а добрым людям возле тебя покоя нет.
Но он пропустил шутку мимо ушей, потому что его бил озноб. Раиса заметила, позвала:
— Иди, погрею.
Но его напряженное тело будто отталкивало чужое тепло, а ладони утратили чувствительность.
— Ну? Ну, что такое? Что с тобой? Только не молчи, пожалуйста.
Он не любил рассказывать об этом. Но сейчас то ли уж подперло чересчур, то ли так подействовала нежданная Раисина ласка — покатила сама собой малосвязная речь про неотступные сны, смахивающие на глюки. Про то, что можно видеть, слышать и обонять в танатологическом отделении больницы при вскрытии обгоревших и через месяцы извлеченных из земли и воды трупов. И какой аромат образуется, когда персонал отделения в соседнем с анатомкой помещении готовит себе обед. И про циничную, с крупными планами половых органов, видеосъемку тела убитой женщины, произведенную «шутниками» оперативниками.