Подземный левиафан

Блэйлок Джеймс

Уильям наблюдал за поэтом: притворяясь, будто увлечен книгой, Ашблесс на самом деле краем глаза следил за Эдвардом.

— Вильма сказала, что с Фростикосом она познакомилась еще до Арктики, когда Пич и Пиньон дружили. С ее слов у меня сложилось впечатление, что Пиньон и Фростикос довольно давние и близкие друзья. Это Вильму особенно настораживает. Она терпеть не может Пиньона, который Гилу проходу не дает и заставляет помогать в каких-то безумных планах по созданию подземной машины — понимаете, о чем речь? Она опасается, что Гил подпадет

под его влияние. Как бы там ни было, она сегодня с утра позвонила Фростикосу и сообщила, что в его услугах больше не нуждается. Попросила его прислать счет, сказала, что Гил поправился. Вот такие новости.

Многократное упоминание Фростикоса умерило энтузиазм Уильяма. Он принялся мрачно размышлять о предполагаемых связях Фростикос-Пиньон и мертвом Оскаре Палчеке, о тайне доктора Нарбондо и улыбающемся Ямото, о пока еще неясной, но неминуемой грозе, собирающейся над их головами. Эдвард говорил что-то еще, но Уильям уже не слушал — он смотрел на пыльную, порванную, старую-престарую карту приливов, прикрепленную к стене кнопками и украшенную под графиком месячных приливов смешным маленьким осьминогом, подмигивающим Уильяму из-под козырька лихой капитанской фуражки, на околыше которой вычурными буквами было написано: «Рыбачья хижина Ленца».

Бросив «Невесту Фу Манчу» на кофейный столик, Джим резко поднялся и торопливо пошел к парадной двери. Почему эта мысль не приходила ему в голову раньше, он понять не мог. До этого момента он не видел здесь ничего необычного. Но теперь… На первый взгляд смерть Оскара Палчека была своеобразным несчастным случаем — не более. Но где-то внизу, под поверхностью, во тьме подводных пещер, таилось и скрывалось до времени еле заметное объяснение, на свету засиявшее как кристалл, простое и очевидное, как ни ужасно.

Джим скорым шагом дошел до дома Хасбро, перед которым у обочины дороги был припаркован маленький «Метрополитен». Вокруг ке было ни души. Джим лег животом на траву и заглянул под машину, почти не сомневаясь, что увидит там какое-нибудь чудо, возможно лицо самого Хасбро, уставившееся на него. Под машиной не было ничего, кроме глушителя. Обыкновенного глушителя. На стальной коробке которого были выдавлены и залиты краской слова «Глушитель Аякс — тише шепота» — краска уже начала выцветать от жара и времени. Никаких тебе серебряных проводков, зеленых или лиловых огней, ничего необычного или фантастического.

Джим поднялся, усиленно размышляя. На другой стороне улицы стояла машина Вильмы Пич. Джим медленно подошел туда, раздумывая, стоит ли говорить с Гилом об убийстве Оскара вообще, а если да, то нужно ли намекать на подозрения о причастности к нему Гила. Намека было бы достаточно — после этого Джим, словно Нэйленд Смит, просто заглянет Гилу в лицо, увидит, как изменится его выражение, что, конечно, выдаст того с головой — секунда растерянности, в соответствии с восточными клише Фу Манчу, могла значить гораздо больше тысячи

слов.

Прервав размышления Джима, из дверей дома Гила выбежала Вильма Пич. Миссис Пич была необыкновенно испугана и взволнована — в руке она держала одинокий листок из записной книжки.

— Ты видел сегодня Гила? — спросила она Джима срывающимся голосом.

— Сегодня — нет. Последний раз мы виделись вчера утром.

— Я уехала в восемь утра, и он еще был дома.

— Я его не видел, — повторил Джим. — А что случилось?

— Твой дядя дома? — спросила миссис Пич и, не дождавшись ответа, быстро пошла вниз по улице.

Размахивая листком из записной книжки, она ворвалась в сарай-лабиринт. Гил пропал — может быть, похищен. На столе миссис Пич нашла записку, написанную почерком сына. Он ушел. Маме не нужно волноваться. Ему необходимо сделать кое-что важное. Жизненно важное. Он всегда был ей обузой, но теперь это кончилось. Настало время, когда он обязан действовать. Грядет новая эра. Далее шел абзац, в котором очень туманно и путано разъяснялась та грандиозная цель, на трудные поиски которой отправился Гил.

— Он вернется, — заверил Вильму дядя Эдвард.

— Дай ему время до полуночи! — со слабым смешком объявил Ашблесс.

Уильям отметил, что Ашблесс вовсе не весел, а выглядит странно, словно что-то вот-вот может раскрыться, что-то такое, что он отчаянно пытался утаить.

— Ну, — продолжал поэт, — мне пора. Я заглянул только на минутку. Не стоит так волноваться, дорогая, — посоветовал он Вильме Пич, одобряюще похлопывая ее по руке и улыбаясь так, словно сказал что-то прочувствованное и сердечное.

Ашблесс повернулся и торопливо прошагал мимо Джима к своей машине. На полдороге он, однако же, остановился и, поманив Джима, достал из кармана фотографию. Эдвард и Уильям утешали Вильму Пич.

— Крепись, парень, — сказал Джиму Ашблесс, положив ему руку на плечо и увлекая через лужайку к дороге. — Видел когда-нибудь такое фото?

Поток новостей немного выбил Джима из колеи и, услышав от Ашблесса такие слова, он почему-то решил, что ему сейчас поднесут какой-нибудь пошлый снимок, учитывая фамильярность объятий. Но фотография оказалась совсем другого рода. Джим увидел на ней Оскара Палчека, который умер, так и не успев окончательно превратиться в рыбу.

Джим помедлил. Почему-то ему стало страшно.

— Да, — ответил он, не уверенный до конца, куда клонит Ашблесс. — Я видел похожее в одной книге в лабиринте. В книге доктора Нарбондо.

Джим поднял глаза и заглянул Ашблессу в лицо, пытаясь прочесть там ответ, но поэт был доволен и совершенно спокоен.

— Мог ли Гил Пич видеть эту книгу? — спросил его Ашблесс. — Приключения и тайны всегда увлекают мальчиков его лет. Он мог видеть этот рисунок?

— Он видел его, — честно признался Джим. — Смотрел, наверно, раз десять. И даже переписал ту главу, что относится к рисунку, в свой дневник, слово в слово.