Подземный левиафан
Шрифт:
Внизу за дверью было темно как в чернильнице. Эдвард прислушался, силясь различить шаги в бетонных тоннелях, но не услышал ничего, кроме далекого кап, кап, кап воды. В подземелье тоже никого не было.
Размышляя над увиденным, Эдвард вернулся в конец Пэтчен, где в «Гудзоне» его дожидался Лазарел. Возможно, Ашблесс вообще не спускался в подвал. Ведь Эдвард этого не видел. Возможно, поэт просто вошел в дом через черный ход, чтобы пропустить стаканчик. И сейчас он, может быть, тихо дремлет там или читает за порцией скотча книгу. Но Эдвард знал, что это не так. Что-то все время неотступно терзало его память. Что-то, связанное с подземельем.
Когда они вернулись домой, никто их не встретил. Джим оставил записку и ушел. В записке Джим дважды попросил дядю опустить шторы-экраны на окнах гостиной, выходящих на задний двор, что Эдварду показалось странным. Решив, что шторы — устройство на роликах с регулируемой высотой подъема, — возможно, сломались от старости, Эдвард исполнил просьбу. Едва он потянул за шнурок, ему на голову упал свернутый в трубку листок бумаги — очередная записка. С самими шторами было все в порядке. Весьма озадаченный, Эдвард стоял у окна и читал записку, когда профессор Лазарел обратил его внимание на странное мигание окон в пустом доме напротив. Свет раз за разом зажигался и погасал через неравные, но повторяющиеся интервалы.
— Это Морзе, — объяснил Лазарел.
— И что передают? — спросил Эдвард, которому так и не хватило терпения выучить язык всех радистов.
— У. Г., — ответил Лазарел.
— Выходит, он спрятался в доме старого Кунца, — заключил Эдвард.
Они вышли на задний двор и заглянули за гараж. Уильямов излюбленный бак для травы был опрокинут и сильно помят ногами. Вся трава и листья, сегодня утром собранные Эдвардом, были выброшены из бака на землю. «На этот раз полиция искала более тщательно», — подумал Эдвард. Возможно, их навела коварная миссис Пембли. Она могла видеть, что Уильям всякий раз после отъезда черно-белой машины выскакивает из бака, точно чертик из табакерки, и сделать надлежащий звонок. Но как бы там ни было, Уильям и на этот раз сумел избежать пленения.
Через час после наступления темноты в окнах дома напротив свет моргнул еще раз, а еще через минуту с той стороны забора замаячила сгорбленная фигура, ухватилась за стебли плюща и перемахнула во двор. Эдвард распахнул дверь — в ту же секунду Уильям ввалился в кухню и, мгновенно затворив за собой дверь, некоторое время внимательно рассматривал дом Пембли, удостоверяясь, что за ним никто не следит.
Глядя сквозь Эдварда, словно тот был прозрачный, Уильям без слов налил себе рюмку портвейна. Под мышкой он держал блокнот на спиральной пружине и свежий номер «Аналога».
— Твой рассказ! — воскликнул Эдвард, протягивая руку за журналом.
Уильям недоуменно моргнул.
— Что? — переспросил он. — Ах, это.
Он поднял локоть и дал журналу и блокноту возможность упасть на пол.
Внезапно Эдвард почувствовал беспокойство.
— Присядь, старина, — предложил он, отодвигая кухонный стул. — Ты, должно быть, проголодался.
Повернувшись к буфету, он нашарил на полке концентрат овощного супа с говядиной, продемонстрировал Уильяму и вопросительно поднял бровь.
— С тобой все в порядке? Джим написал, что на этот раз ты решил не рисковать и прямиком рванул через забор на заднем дворе. Ты снова оставил этих типов с носом. Мы узнали потрясающую вещь. Оказывается, Ашблесс…
— Мне кажется, я все понял.
— Что? — Эдвард наклонился, чтобы поднять с пола журнал, внезапно похолодев от предчувствия новой, только что открытой Уильямом вымышленной угрозы, нового крадущегося к дому в тумане смутного силуэта, призрака, в итоге оборачивающегося реальностью, как это каждый раз бывало раньше. —
— Двигатель, — ответил Уильям, уставившись в голую стену. — Двигатель, при помощи которого наша батисфера сможет передвигаться под водой. Уверен, что я смогу его сделать. Я придумал его, когда перечитывал в «Таймс» статью о левиафане. Я был неправ. Дело тут не вдавлении, которое, высвобождаясь, разнесет нас на куски, дело в антиматерии.
— Неужели? — с облегчением переспросил Эдвард. Помешивая деревянной ложкой вкастрюльке на плите похлебку, на поверхности которой плавали подозрительные оранжевые дольки, он рассматривал обложку журнала Уильяма. — «Межзвездный скиталец», — прочитал он один из заголовков, — «Уильям Гастингс». Это просто здорово, поздравляю! — Эдвард хлопнул в ладоши. — Черт! Нужно позвонить Расселу!
Уильям махнул на него рукой — мол, рассказ ерунда, не стоит беспокоить Лазарела. Глянув в кастрюльку, над которой колдовал Эдвард, он испуганно округлил глаза.
— Спасибо, я это есть не могу, — заявил он, морщась при виде маленьких квадратных оранжевых и зеленых кусочков, плавающих на поверхности. — Я должен все обдумать.
— Ты решил написать новый рассказ?
— Нет, я о двигателе. Мы сможем попасть туда, куда хотим, я уверен. Если только… — внезапно подхватившись, Уильям цапнул с кухонного столика свой блокнот. — Я пройдусь к Питу и перехвачу там пару гамбургеров, — бросил он, кивая в сторону супа. — Утром увидимся.
Захватив со стола недопитую рюмку с портвейном и початую бутылку, Уильям скрылся в своей комнате. Через секунду Эдвард услышал хлопок входной двери. Понюхав суп, он с сожалением вылил его в унитаз, вымыл кастрюлю и подсел к столу, чтобы просмотреть рассказ Уильяма внимательнее. Двадцать первое марта стремительно надвигалось.
Глава 18
Уильям проснулся задолго до рассвета от чувства тревоги. Выбравшись из кровати и взяв курс на ванную, он спросонок налетел на дверной косяк, потом сморщился от слепящего света, ругаясь про себя последними словами и силясь вспомнить причину тревоги. Наконец он вспомнил — виной всему был двигатель. Не что иное, как зов науки поднял его с постели в такую рань. С вечера он собирался поработать в сарае-лабиринте до первого света — не столько из-за сути работы, сколько для того, чтобы укрыться от бдительного ока миссис Пембли, которая по утрам неизменно шастала в халате среди сорной травы в своем садике по несколько часов кряду, притворяясь, что торчит там совсем не для слежки. Если бы можно было безнаказанно задушить старую ведьму или, скажем, хватить ее железной трубой по голове, Уильям с удовольствием сделал бы это, а потом занялся бы своими делами.
Миссис Пембли навряд ли могла питать хоть какой-то интерес к центру Земли, и это раздражало Уильяма больше всего. Их научные потуги были ей до лампочки. Весь внешний облик старухи служил тому очевидным подтверждением. Уильям мог понять рациональные силы, движущие, например, Джоном Пиньоном, или же — пускай родственные черной магии — кровожадные интересы Иларио Фростикоса. Но постичь, что толкнуло в объятия таких людей пожилую миссис Пембли, его разум был не в состоянии. Какую она находит здесь выгоду? Деньги? Маловероятно. Ее ненависть была слишком жгучей и явной. Если бы старуха преследовала корыстные цели, ее интерес к соседям не был бы таким оголтелым. Что означает собачье дерьмо под вязом? Вновь и вновь замечая отвратительные шарики по утрам, Уильям уже не удивлялся. «Дошел до ручки», — сказал он себе, отворачивая кран.