Поджигатель
Шрифт:
— Те же травмы, что и у Николы. Тот же почерк. Убийца оглушил ее электрошокером. У нее пропала сережка — павлинье перо, вставленное в серебро, с капелькой бирюзы. Вещица очень заметная. Куплена во время семейного отдыха в Колорадо. Конечно, изделие не уникальное, но в октябре на юге Лондона оно наверняка было единственным.
— Элис была студенткой и жила в Баттерси. Ее убили между одиннадцатью часами вечера и полуночью. Она гуляла с друзьями в Воксхолле, а потом пешком возвращалась домой. Но до дома так и не дошла.
— Это все, что ее объединяет с Николой. Ну еще длинные волосы. И смерть.
— Спасибо за уточнение, — усмехнулся
— Пожалуйста. — Я раскрыла третью папку. — Следующая жертва: мисс Мюллер. Двадцать шесть лет, на момент смерти замужем не была, родилась в Дюссельдорфе, но уже пять лет жила в Англии. Снимала квартиру в Камберуэлле. Ночью тридцатого октября Виктория работала в ночную смену сиделкой в платном интернате для престарелых в Уондзуорте. Закончила работу в четыре часа утра. Ее коллега, миссис Альма Ноллис, сорока трех лет, которая живет в Хакни, предложила ее подвезти, но вместо того чтобы подбросить девушку к самому дому, высадила ее на светофоре рядом со станцией метро «Стокуэлл». Оттуда Виктории надо было идти пешком еще около мили, но она завершила свой маршрут в маленьком заросшем парке перед многоквартирным домом, предназначенным на слом. Жильцов, естественно, в доме не было, и никто ничего не видел. В двадцать минут седьмого ее труп обнаружил мужчина, бегавший по парку трусцой. Он чуть не пробежал по месту преступления и лишь в последний момент заметил, что у него под ногами мертвое обгоревшее тело.
Бегуну стало дурно, но он тут же позвонил 999 и сообщил о страшной находке. Когда инспектор Джадд прокручивал на нашем брифинге запись этого телефонного разговора, офицеры громко смеялись, слушая, как несчастный парень судорожно хватает ртом воздух и блюет в трубку. Однако мне было не до смеха, когда я разглядывала фотографии в папке и отчет патологоанатома, в котором абрис тела Виктории был весь испещрен метками, обозначающими травмы.
Перед смертью девушку-сиделку зверски избили. Зафиксированы множественные трещины глазниц и носа, переломы левой руки, ребер и ключицы. Убийца сломал ей челюсть в пяти местах, выбил несколько зубов, проломил череп. Он пинал девушку, топтал ее правую кисть — к такому выводу пришел патологоанатом, исходя из характера травм, полученных жертвой. В ход шли и кулаки, и ноги, и молоток.
Садист снял с ее левой руки два серебряных колечка — они действительно были уникальными, потому что Виктория сделала их сама. Я каждый раз расстраивалась, вспоминая эту маленькую подробность. Женщина-психолог, работавшая с Годли, сказала, что наш убийца с каждым разом становится все более неторопливым, обретает уверенность в своих силах. Ему хочется продлить момент наслаждения, вдоволь поглумиться над жертвой, полностью уничтожить ее черты, наказать за то, что она родилась на свет.
Виктория Мюллер была хрупкой невысокой девушкой. По словам родителей, она заикалась, испытывала робость перед мужчинами и начальником в интернате, который не разрешил ей работать в дневную смену, хотя у нее не было машины, а добираться до дома посреди ночи непросто. Одноклассники в школе над ней издевались. Она любила черно-белые фильмы и милые безделушки, предпочитала белое вино, но с тех пор, как год назад переехала в Камберуэлл, редко ходила куда-то помимо работы. Широко расставленные глаза и вздернутый носик придавали очарование ее не то что красивому, но прелестному личику. Характер тихий, стеснительный. Судя по травмам, в ту ночь она сдалась без боя и умерла
— На этот раз он выбрал место получше, — заметила я. — Здесь мог и задержаться — посмотреть, как горит тело.
— Гнусный ублюдок! — Роб покачал головой.
Возможно, он, как и я, представил себе последние минуты жизни Виктории. Ее страх и боль. Абсолютную беспомощность перед невероятной жестокостью, которая не поддавалась объяснениям. Что могло побудить одного человека так люто изувечить другого?
Пища в моем желудке вдруг превратилась в свинец. Меня замутило. Я поставила бутылку на стол и подалась вперед, сделав вид, будто разглядываю документы.
— Тебе нехорошо?
Я вымученно улыбнулась.
— Нет, все отлично. А что?
— Ты сильно побледнела.
— А, так это потому что я ирландка! У меня от природы очень светлая кожа. Загар на нее ложится с трудом.
Роб скептически крякнул, но, к моему великому облегчению, больше не стал меня пытать. Я даже самой себе не хотела признаваться, как сильно меня огорчают эти убийства. Не знаю почему, но Викторию Мюллер мне было жаль больше всех. Каждый раз, когда о ней думала, у меня щемило сердце. Бедная девушка заслуживала лучшей участи.
— Насколько нам известно, она не была знакома ни с Николой Филдинг, ни с Элис Фаллон. У них не было общих друзей, знакомых или коллег…
— Они никогда не жили в одно и то же время в одном и том же районе. И не имели общих интересов.
— То же самое можно сказать и про жертву номер четыре. Из чего следует, что убийца скорее всего выбрал их случайно, — закончила я. — Девушки просто попались ему на глаза и в итоге погибли.
— Прежде чем перейти к несчастной под номером четыре, предлагаю выпить еще пивка.
— Почему бы и нет… — согласилась я.
Роб отправился на кухню и очень быстро вернулся с двумя запотевшими от холода бутылками.
— Четвертая жертва — Чарити Беддоуз, студентка Лондонской школы экономики. Мулатка. По общему мнению, очень симпатичная и очень умная. Жила в Брикстоне. Умерла двадцатого ноября где-то между десятью минутами третьего, когда ушла с вечеринки в Кеннингтоне, поссорившись с бойфрендом, и пятью часами утра, когда ее труп обнаружил таксист, проезжавший Мостин-Гарденс. Сначала он подумал, что кто-то сжигает мусор, но потом догадался, в чем дело, и позвонил нам.
Роб читал показания бойфренда.
— Он утверждает, девушка была пьяна. А еще она здорово на него разозлилась. Он был на втором этаже с другой подружкой, и Чарити «сделала поспешные выводы». Что ж, я ее понимаю. Однако какое жестокое невезение: в одну и ту же ночь попасть в лапы садисту-убийце, а перед этим узнать, что твой парень тебе изменяет!
Я хотела ответить, но в наш разговор неожиданно вмешались:
— Кто здесь говорит про измену?
В дверном проеме стоял Ян и сверлил нас взглядом.
— Ты уже пришел? — растерянно пробормотала я. — Не ждала тебя так рано. Как фильм?
— Хороший.
Я ждала, что он еще скажет, но Ян молчал. Его плотно сжатые губы не предвещали ничего хорошего.
— Э… прости, что не пошла с тобой в кино. Но ты же знаешь: я не люблю ужастики.
Он с отвращением разглядывал фотографии, выложенные на кофейном столике. Роб спокойно закрыл папки и сложил их стопкой на углу столешницы. Ян переключил внимание на гостя.