Поджигатели (Книга 1)
Шрифт:
– Известно ли господину министру, что трое полицейских чиновников, арестовавших ван дер Люббе, выдаваемого здесь за коммуниста, не обнаружили у него партийного билета?
– Мне все известно, - рявкнул Геринг.
– Откуда же взялось официальное сообщение господина министра о том, что у ван дер Люббе был отобран партийный билет?
– Я так предполагал, - не задумываясь, выпалил Геринг.
– И на основании этого предположения сделали вывод, что имеете дело с коммунистом?
– Это касается меня - какие выводы я делаю.
– Здесь суд, господин министр, - спокойно заметил ему Димитров.
– Но в этом суде вы не прокурор!
–
– Тем не менее вы должны ответить на мой вопрос.
– Вопросы задавайте, обращаясь ко мне, - сердито остановил Димитрова председатель.
– А я буду решать, должен ли свидетель отвечать на них.
– Так мы не скоро доберемся до сути.
– Что это?
– нахмурился председатель.
– Оскорбление суда?!
– Мне показалось, что это усложнит процедуру.
– В таком случае будьте точнее в выражениях!
– Председатель взглянул на Геринга и, словно сомневаясь, имеет ли он право это сделать, нерешительно сказал Димитрову: - Задавайте вопросы... только вежливо, пожалуйста.
Димитров насмешливо поклонился председателю и обернулся к Герингу:
– Что сделал господин министр внутренних дел, чтобы двадцать восьмого и двадцать девятого февраля выяснить все возможные версии поджога рейхстага и прежде всего не потерять следов ван дер Люббе, исчезнувшего в полицейской ночлежке Геннигсдорфа?
– Я министр, а не сыщик! Я не бегаю по следам поджигателей!
– прорычал Геринг.
– Но разве ваше заключение, что именно коммунисты, а не кто иной, являются поджигателями, не определило для полиции весь ход расследования? Не оно ли отвело полицию от других истинных следов?
Не давая Димитрову договорить, Геринг крикнул:
– Меня не могут интересовать личности поджигателей. Мне было важно установить, какая партия отвечает за поджог.
– И вы установили?..
– Поджог рейхстага - это политическое преступление. Я убежден, что преступников надо искать именно в вашей партии!
– голос Геринга становился все более хриплым. Потрясая кулаком в сторону Димитрова, он кричал: - Вашу партию нужно уничтожить! И если мне удалось повлиять на следственные органы в этом отношении, то я рад: они нашли вас!
Он умолк, тяжело дыша, и отер платком вспотевшее лицо.
Димитров все тем же ровным голосом спросил:
– Известно ли господину министру, что партия, которую "надо уничтожить", господствует на шестой части земного шара, а именно - в Советском Союзе?
– Мы уничтожим ее и здесь и везде...
– начал было Геринг, но на этот раз и Димитров повысил голос:
– Известно ли господину министру, что Германия поддерживает с Советским Союзом дипломатические, политические и экономические отношения, что благодаря заказам Советского Союза миллионы немецких рабочих имеют работу и хлеб?..
Председатель перегнулся через стол, стараясь перекричать обоих:
– Димитров, я запрещаю вам вести здесь коммунистическую пропаганду!
– Но ведь господин Геринг вел же здесь национал-социалистскую пропаганду!
– Вы не в стране большевиков!
– заорал Геринг, угрожающе придвигаясь к скамье подсудимых.
– Большевистское мировоззрение господствует в Советском Союзе, в величайшей и наилучшей стране мира...
– Замолчите!
– крикнул председатель.
– Это мировоззрение имеет и здесь, в Германии, миллионы приверженцев в лице лучших сынов немецкого народа...
Геринг поднял над головою кулаки и истерически завизжал:
– Я не желаю слушать! Я пришел сюда не для того, чтобы
– Его голос сорвался и перешел в плохо разборчивый хрип. Он покачнулся. Служитель подскочил к нему со стулом, но Геринг в ярости отшвырнул стул ударом ноги.
Председатель, стараясь перекричать шум, поднявшийся на скамьях, крикнул Димитрову:
– Ни слова больше!
– У меня есть вопрос...
– Я лишаю вас слова, замолчите, садитесь!
– У меня есть вопрос!
– настойчиво повторил Димитров.
Геринг с усилием всем корпусом повернулся к председателю и тоном приказа бросил:
– Уберите его отсюда!
Председатель тотчас приказал полицейским:
– Уведите его!
– и крикнул вслед Димитрову, которого полицейские под руки выводили из зала: - Я исключаю вас на следующее заседание!
Прежде чем Димитров исчез за дверью, Геринг шагнул в его сторону и, потрясая кулаком, завопил во всю глотку:
– Берегитесь! Я расправлюсь с вами, как только вы выйдете из-под опеки суда!
И побрел к выходу, пошатываясь, выставив вперед руки, словно теряя равновесие, ослепнув от бешенства.
Над залом повисла своеобразная тишина смущения, всегда сопровождающая провал премьера, которому дирекция и печать подготовили триумф. Это молчание, как грозовая атмосфера электричеством, было насыщено острыми чувствами и мыслями нескольких сотен людей. Состояние зала чувствовал председатель суда, чувствовали судьи и адвокаты, чувствовал сам Димитров.
Сотни глаз были устремлены на широкую спину удаляющегося Геринга. Одни из них выражали сочувствие провалившемуся единомышленнику, другие - злобу скандализованных режиссеров. Так как зал был наполнен коричневыми и черными мундирами СА и СС, то трудно было ждать, что хотя бы один взгляд выразит радость по поводу случившегося. И тем не менее очень внимательный наблюдатель, если бы у него было на то время и возможность, изучая взгляды публики, непременно натолкнулся бы на светлоголубые, чуть-чуть прищуренные в лукавой усмешке глаза зрителя, сидящего на задних скамьях, почти у самой стены. На одну секунду неподдельная радость, вспыхнув, как молния, в этих глазах, тотчас исчезла. Их обладатель усилием воли погасил овладевшее им удовлетворение, - оно было неуместно тут, в нацистском суде. Но мысли стремительно неслись в мозгу этого зрителя, проникшего в зал лейпцигского суда по билету берлинской адвокатуры. Он думал о том, что вот тут, в этом месте, где гитлеровский террор был полным хозяином, лицом друг к другу стали Димитров и Геринг - представители двух миров, двух сил, находящихся в смертельной схватке. Димитров, представитель международного революционного пролетариата, всего антифашистского лагеря, непоколебимый борец, твердо, с поднятой головой разоблачал преступное лицо служителей фашистской диктатуры, ее грязные махинации, от которых пахло кровью. Димитров смело задавал вопросы - такие неожиданные для суда, такие неудобные для свидетеля всемогущего премьера Пруссии, шефа тайной полиции и командира штурмовиков. И даже тут, где Геринг являлся полномочным и неограниченным представителем фашизма, где он мог кричать и топать ногами, никого и ничего не страшась, он не выдержал и бежал подобно побитому псу. Это было не только его поражением, - это было поражением нацизма, поражением международного фашизма, пытавшегося превратить лейпцигский спектакль в прелюдию всеевропейского избиения антифашистов! Браво Димитров, браво друг, товарищ, герой!.. Браво!..