Поджигатели (Книга 2)
Шрифт:
Сыровы протянул руку, чтобы принять футляр, но Гаусс отстранил его и сухим голосом договорил:
– Однако мы полагаем, что в интересах вашей личной безопасности этот орден должен оставаться на хранении у нас до того момента, пока не будет разоружен последний чешский солдат и тем самым вам будет обеспечена полная безопасность.
Он захлопнул футляр и вернул его адъютанту. Когда Сыровы вышел, Пруст весело проговорил:
– Прежде чем его повесят, он окажет нам еще не одну услугу.
Тонкие губы Гаусса сложились в ироническую усмешку:
–
С этими словами он оставил генералов и через четверть часа сидел уже в кабине самолета, уносившего его в Берхтесгаден.
Ровно в полночь Гаусс входил в приемную рейхсканцлера, но Гитлер заставил его прождать больше двух часов. Когда его, наконец, пригласили в кабинет, там уже сидели Геринг, Гесс и Риббентроп, готовые к приему нового чехословацкого президента Гахи и министра иностранных дел Хвалковского.
Гитлер выслушал Гаусса без особенного внимания и не задал ему никаких вопросов. Только Геринг спросил:
– Вы достаточно ясно сказали Сыровы, что если хоть один чех выстрелит в наших солдат, я превращу Прагу в пыль?
– Мне кажется, генерал Сыровы понял это вполне отчетливо.
– Останьтесь, - сказал Гитлер Гауссу, - вы можете мне понадобиться при беседе с Гахой. Этот глупый старик, наверно, не в курсе своих собственных военных дел.
– И обернулся к адъютанту: - Видеман, не думаете ли вы, что нам полезно выпить по чашке кофе?
– Мой фюрер, Гаха и Хвалковский ждут.
– Пусть ждут, - буркнул Гитлер. И после короткой паузы с самодовольным смехом добавил: - Можете им сказать, что я приму их после кофе.
– Не нужно раздражать Хвалковского, - недовольно проговорил Гесс.
– Это вполне наш человек, и я хочу, чтобы он сначала написал свои воспоминания о том, как все это было.
– Сначала?
– спросил Геринг.
– А потом?
– Можете делать с ним, что хотите. Но не раньше, чем Геббельс получит рукопись с его подписью.
Пить кофе перешли в смежную комнату. Гитлер не торопился. Он тщательно выбирал печенье, несколько раз напоминал Гауссу, что тому следует хорошенько подкрепиться после полета; просмотрел несколько телеграмм.
Наконец часы пробили три.
– Сколько времени они ждут, Видеман?"
– Час сорок, мой фюрер.
Гитлер вопросительно посмотрел на Гесса. Тот кивнул.
– Давайте сюда чехов, Видеман, - бросил Гитлер. И, уже поднимаясь, обернулся к Гауссу: - Пока я не забыл из-за этой болтовни - завтра в двадцать три тридцать вы докладываете мне в Пражском дворце основы плана вторжения в Польшу.
Гаусс щелкнул шпорами и молча склонил голову. Приказание не застало его врасплох: план в основном был готов. Оставалось наметить сроки.
Все перешли в кабинет. У стола с бумагою в руке стоял Мейсснер. Статс-секретарь двух президентов, начавший свое знакомство с фюрером с приказа не пускать его на порог президентского замка, а ныне начальник канцелярии рейхсканцлера,
– Что еще?
– мимоходом бросил Гитлер.
– Телеграмма регента Хорти, мой фюрер.
Гитлер приостановился, и Мейсснер прочел ему:
– "Трудно выразить, насколько я счастлив тем, что тяжелый этап, имеющий жизненное значение для Венгрии, пройден. Несмотря на то, что наши новые рекруты служат в армии всего пять недель, мы вступаем в кампанию с огромным энтузиазмом. Все необходимые приказы уже отданы. В четверг, 16 марта, произойдут некоторые пограничные инциденты, за которыми в субботу последует удар. Я никогда не забуду доказательства дружбы вашего превосходительства. Ваш преданный друг Хорти".
Мейсснер опустил листок и вопросительно взглянул на Гитлера. Тот, в свою очередь, так же вопросительно посмотрел на Геринга, потом на Гаусса. Оба молчали. Тогда он спросил Риббентропа:
– Гаха знает?
– Для него это уже не может иметь значения.
– Тогда дайте по рукам Хорти, чтобы он не особенно торопился. Мы еще посмотрим, что стоит отдавать ему и что может пригодиться нам самим.
– Мы дали ему обещание.
– Пустяки, - перебил Гитлер.
– Хвалковский еще три месяца тому назад обещал мне, что Прага раз и навсегда покончит с политикой Бенеша. А что мы видим? Снова пустые разговоры о независимости и национальном суверенитете... Если они опять начнут болтать подобную чепуху, я выгоню их вон!
– Полагаю, мой фюрер, - поспешно проговорил Риббентроп, - что сегодня они будут себя вести вполне корректно.
– Так зовите их, Видеман. Не хотите же вы, чтобы я ждал этих чехов!
Гаха и Хвалковский вошли вдвоем. Ни их секретарям, ни советникам не разрешили присутствовать на конференции.
Гитлер не дал себе труда встать навстречу президенту и только молча кивнул головой, не разнимая сцепленных на животе пальцев. Гаха ступал тяжело, волоча ноги, поддерживаемый под руку Хвалковским. Казалось, что он упадет, не дойдя до предназначенного ему кресла.
Чехи сидели как зачумленные, отделенные карантинным пространством длинного стола, во главе которого восседало несколько немцев, окружавших Гитлера.
Гитлер заговорил громко. Он почти кричал, временами срываясь на неразборчивый хрип.
– Пора подвести итоги. Чем была Чехословакия?
– Она еще существует, - пролепетал Гаха так тихо, что его не слышал никто, кроме испуганно оглянувшегося на него Хвалковского.
– Не чем иным, как средством для достижения темных целей еврейства и коммунизма, которым потакал неразумный Бенеш, - прорычал Гитлер.
– Ваше правительство должно понять, что ни Лондон, ни Париж не окажут ему никакой поддержки. Никто не может мне помешать сокрушить то, что осталось от вашей республики.